Наполеон, 26-летний молодой генерал, быстро осознал: чтобы заручиться поддержкой одного из главных деятелей 9 термидора, Барраса, этого «короля Республики», необходимо прежде добиться расположения его знаменитой любовницы мадам Тальен, а для этого надо было появиться в свете. И вот сентябрьским вечером 1795 года он отправляется в салон той, кого называли Термидорской Богоматерью. Именно здесь он впервые увидел другую королеву парижских салонов — нежную и страстную Жозефину де Богарне и сразу же без памяти влюбился в нее.

У нее за плечами была уже целая жизнь. Ей было за 30. Но тело, но кожа, но ее манера двигаться словно в танце!

Она пригласила Наполеона к себе на обед...

Едва расставшись с ней, он тотчас же написал письмо:

«Мое пробуждение полно тобой. Твой облик и пьянящий вечер, проведенный с тобой вчера, не оставляют в покое мои чувства. Нежная, несравненная Жозефина! Что за странные вещи творите Вы с моим сердцем! Стоит мне представить, что Вы сердитесь, или грустите, или встревожены, как душа разрывается от боли, и Ваш друг не знает более покоя».

Впрочем, Жозефина к нему не спешила. Поджидая ее в приемной нотариуса господина Рагидо, где она назначила ему свидание, Наполеон подошел к приоткрытой двери и услышал, как ворчит нотариус: «Что это вам вздумалось! Выходить замуж за генерала, у которого нет ничего, кроме плаща и шпаги!»

7 февраля 1796 года о предстоящем бракосочетании сообщили публично, а уже 2 марта состоялось официальное назначение молодого генерала на пост главнокомандующего армией, которой предстояло действовать в Италии.

9 марта 1796 года (19 вантоза IV года), в день свадьбы, назначенной на девять часов вечера в мэрии на улице Антэн, Наполеон провел совещание с адъютантами. Каждому он объяснял его задачу. На 11 марта планировался отъезд в Ниццу, где располагался главный штаб армии. Адъютантам предстояло подготовить все этапы следования, позаботиться о квартире для Наполеона, созвать его генералов.

Внезапно Наполеон поднял голову, посмотрев на часы, и едва не подскочил на месте. Шел уже десятый час. А ведь в мэрии его ждали Баррас, Тальен и Жозефина! Он уже преподнес Жозефине маленькое кольцо с сапфирами в качестве свадебного подарка. Внутри кольца было выгравировано: «Это судьба».

Когда он входил в здание мэрии, было уже 10 часов. По ступенькам Наполеон не всходил, а прыгал. Наконец церемония началась. Жозефина едва слышно прошептала слова согласия. Наполеон звонким голосом произнес: «Да». И сейчас же увез Жозефину. Она целые две ночи была с ним. Спустя два дня он покинул ее, чтобы принять участие в итальянской кампании.

От Парижа до Ниццы — 11 ночевок, и с каждой ночевкой, почти с каждой почтовой станции, на которой он менял лошадей, летело письмо на улицу Шантерейн, в отель гражданки Богарне. Он звал ее приехать. Она медлила.

Перспектива мотаться с солдатами по полям нисколько не привлекала ее. Насколько лучше — пользоваться, сидя в Париже, всеми их трудами, достигнуть наконец цели посредством простой ставки в игре и стать одной из цариц нового Парижа! Бонапарт прислал ей доверенность, да, впрочем, кто отказал бы в кредите жене главнокомандующего Итальянской армии? Она была участницей всех празднеств, всех увеселений, всех приемов в Люксембурге, где при Баррасе была восстановлена королевская пышность и где рядом с хозяйкой, госпожой Тальен, ей отводилось лучшее место.

Бонапарт в это время вынужден был идти навстречу армии Вурм- сера и умолял Жозефину приехать к нему в Верону. «Ты нужна мне, — писал он ей, — потому что я скоро сильно заболею». Но она ждет его в Милане, куда он и помчался. Два дня сердечных излияний, любви, страстных ласк.

Шарль оказался развлечением, лучше которого и желать нельзя: он был из того Парижа, милого Жозефине, — Парижа разгульного, шумного, веселого, Парижа-кутилы. Ей нужен был Шарль, чтобы легче переносить скуку.

К Бонапарту Жозефина вернулась только в конце декабря. Хотя любовь Наполеона теперь уже не была бешеной и страстной, но его жена оставалась единственной женщиной, которую он любил.

...Жозефина обедала в Люксембурге, у президента Директории Гойе, когда пришло совершенно неожиданное для нее известие, что Бонапарт высадился во Фремю. Она как бы забыла о существовании Бонапарта, казалось, даже не думала, что он может вернуться, устроила свою жизнь по своему вкусу и вела себя как вполне утешившаяся вдова.

А Наполеон, решивший порвать с Жозефиной после того, что он узнал в Египте, уже три дня расспрашивал своих братьев, сестер, мать. У него не осталось никаких сомнений насчет поведения Жозефины в Милане, насчет ее еще более предосудительной жизни в течение последних 17 месяцев.

Наконец приехала Жозефина, совершенно потерявшая голову. Ей предстояло сыграть последнюю игру, которая была на три четверти проиграна. В пути, быть может, впервые в жизни она задумалась о своем положении, и весь ужас его внезапно встал перед нею. Если ей не удастся увидеть его снова, завоевать его, куда она пойдет? Что будет с нею?

Она проникла в отель, но теперь ей нужно было попасть в комнату Бонапарта. Перед дверью, в которую тщетно стучалась, она опустилась на колени; послышались ее стоны и рыдания. Он не отпирал. Сцена длилась много часов, целый день.

Наконец дверь открылась, появился Бонапарт с протянутыми руками, безмолвный, с лицом, искаженным долгой и жестокой борьбой с собственным сердцем. Это было прощение, и не то прощение, о котором потом сожалеют, которое не мешает возвращаться к прошлому, пользоваться, им как оружием; нет, это было прощение, полное великодушия, прощение окончательное, забвение всех совершенных ошибок.

Вспыхнувшая позже в сердце Наполеона любовь к полячке Марии Валевской отодвинула образ Жозефины на второй план.

После возвращения из Тильзита все шло к разводу, впервые император задумался об этом. Но какой длинный путь отделял замысел от его осуществления! В других делах, делах ума, а не сердца, если решение было принято, он не допускал никаких промедлений и шел к цели, не останавливаясь ни перед чем. Здесь же его ум взвесил все неудобства, создаваемые бесплодием Жозефины, все выгоды развода и второго брака, но сердце его противилось политическим замыслам, и в течение целых двух лет, с июля 1807 года до октября 1809 года, он колебался. Он сам начал в Париже неприятный разговор, считая своим долгом известить Жозефину о принятом им решении.

Она получила все, чего желала: Елисейский дворец — как городскую резиденцию, Мальмезон, как летнюю, Наваррский замок — для охоты, три миллиона в год, тот же почет, каким пользовалась раньше, титул, гербы, охрану, эскорт, все внешние атрибуты царствующей императрицы. А дальше, как встревоженный, самый верный и самый нежный любовник, он писал письмо за письмом, желал знать до мельчайших подробностей, как живет отвергнутая им жена.

Однако, когда он явился в Мальмезон, чтобы повидать ее и утешить, он даже не вошел в ее покои, старался все время держаться на виду у всех, потому что хотел, чтобы и Жозефина, и все знали, что между ними все кончено навсегда. И, тщательно избегая давать кому-либо повод думать, что та, которая вчера была его женой, состоит теперь при нем любовницей, он выказывал ей этим новый знак своего уважения. И потом, кто знает, может быть, он и сам все еще не был уверен в своих чувствах; в таком случае он проявлял к ней не только уважение, он показывал этим, какой живой, глубокой и крепкой, способной пережить все, даже молодость и красоту, была и осталась его любовь, зародившаяся 13 лет назад, такая страстная вначале, такая непоколебимая, несмотря на случайные измены, самая властная и самая слепая, какую испытывал когда-либо человек.