А МЕСТЕ, где находился деревянный Летний дворец императрицы Елизаветы, „в третьем саду“, император Павел, в 1796 году приказал выстроить Михайловский замок. Дворец этот сохранялся только как последний памятник Елизаветинской эпохи; все ее основанные дворцы в царствование Екатерины обращены в богоугодный и другие заведения. Причину постройки нового дворца тогда в Петербурге объяснили каким-то загадочным случаем. Известно, что Павел Петрович принадлежал к масонству¹, он верил в сны и предзнаменования. Рассказ его о видении ему его прадеда, Петра I, приводится многими его современниками; также известен и сон его перед днем вступления на престол, переданный в записках графа Растопчина. Ему снилось, что его три раза поднимает к небесам какая-то невидимая сила. Сон его накануне смерти тоже описан². Тут ему привиделось, что ему на спину надевают узкий парчевой кафтан, и с таким усилием, что он готов был закричать от боли. Постройка дворца также находится в прямой связи с этой верой в видения. Вот как рассказывали тогда об этом случае. Однажды солдату, стоявшему в карауле при Летнем дворце, явился в сиянии юноша и сказал оторопевшему часовому, что он, архангел Михаил, приказывает ему идти к императору и сказать, чтобы на месте этого старого Летнего дворца был построен храм во имя архистратига Михаила. Солдат донес о бывшем ему видении по начальству, и когда об этом доложили императору, он ответил: „Мне уже известно желание архангела Михаила; воля его будет исполнена". Вслед за этим он распорядился о постройке нового дворца, при котором должна быть построена и церковь во имя архистратига Михаила, и самый дворец было приказано называть Михайловским замком. Главным распорядителем всех работ назначен сперва тайный советник В. С. Попов, потом гофмаршал граф Тизенгаузен. Первым архитектором был Бренна, помощниками его: Руско, Соколов, Насонов и Пильников; к ним еще было прикомандировано несколько архитекторских учеников и несколько каменных мастеров и учреждена была „особая экспедиция для строения", которой отпускалась из кабинета и казначейства единовременно сумма в 791200 р. и ежегодно по 1173871 р. 10 к., в течение трехлетнего срока; экспедиции было вменено в обязанность, чтобы замок был окончен вчерне непременно в 1797 году. При такой поспешности работы производились и днем, и ночью; очевидцы рассказывали, что в ночное время работы освещались факелами и фонарями; рабочих ежедневно на работах было от 2500 до 6000 человек, не считая тут мастеров и надзирателей. Материалы доставлялись тоже с большой поспешностью и, кроме заготовляемых по подрядам, для замка были разобраны каменные галлереи дворца в Пелле и перевезены сюда, а также брали мрамор и камни от строившегося в ту пору Исаакиевского собора, который после того и стали достраивать из кирпича.

По восшествии на престол, император Павел жил в Зимнем дворце; здесь у него в первое время в нижнем этаже, под одним из корридоров дворца, было устроено большое окно, в которое всякий мог бросать свои прошения на имя императора. Павел сам хранил у себя ключ от этой комнаты и никогда не манкировал отправляться в нее каждое утро в семь часов, где собирал прошения, собственноручно их помечал и затем прочитывал их сам или заставлял одного из своих статс-секретарей читать их себе вслух. Ответы на них или решения всегда были либо написаны, либо подписаны им самим и затем сообщены печатно в газетах. Это все делалось без замедления. Иногда просителю предписывалось обратиться в какое-либо ведомство и затем известить его величество о результате этого обращения. Этим путем, по словам современников, было обнаружено много несправедливостей. Император особенно не любил взяточничества, лжи и обмана и крайне был заботлив о правосудии. Малейшее колебание в иснолнении его приказаний, малейшая неправильность на службе влекли за собой строжайший выговор и даже наказание без всякого различия лиц. Император иногда легко приходил в гнев от малейшего противоречия; в действительности Павел был человек доброжелательный и великодушный, склонный прощать обиды, готовый каяться в своих ошибках. Нередко государь оплакивал свою вспыльчивость, но, к несчастью, не имел достаточно силы воли, чтобы победить себя. В его царствование часто за ничтожные недосмотры и ошибки в команде офицеры прямо с парада отсылались в другие полки на большие расстояния. Это случалось довольно часто, и в то время все офицеры имели обыкновение носить свои бумажники с деньгами всегда за пазухой, чтобы не остаться без копейки на случай внезапной ссылки. Часто также вспышки гнева императора кончались одним смехом самого же государя.

Раз, при разводе, император, прогневавшись на одного гвардейского офицера, закричал: "В армии, в гарнизон его!“ Исполнители подбежали к офицеру, чтобы вывести его из фронта. Убитый отчаянием офицер громко сказал: „Из гвардии да в гарнизон! ну, уж это не резон!" Император расхохотался. „Мне это понравилось, господин офицер, — сказал он, — прощаю вас“.

Михайловский замок был готов в 1800 году, и 8-го ноября состоялось его освящение, одновременно с освящением и его церкви. Освящение отличалось большой торжественностью. Государь и великие князья ехали верхом. Государыня и великие княжны и первые чины двора ехали в церемониальных каретах, от Зимнего дворца к замку, между выстроенными полками, при колокольном звоне по всему городу. Церковь освящал митрополит Амвросий в сослужении со всем святейшим синодом. Митрополит после освящения удостоился получить от Павла в награду бриллиантовый иepycaлимский крест⁴.

Наружное великолепие замка при основании его было очень разукрашено; на всех фасадах красовались мраморные статуи, вазы и разные фигуры, служащие теперь украшением Зимннго дворца. Замок представлял образец архитектуры итальянского возрождения; его тогда окружали рвы с подъемными мостами, брустверы, чугунные решетки и т. д. Замок имел двадцать бронзовых пушек двадцати-фунтового калибра, со всеми снарядами, расставленных в разных местах на платформах. Внешний вид замка — четыреугольник, в поперечнике сорока девяти сажень. Внутри замка три двора, в середине главный, в виде восьмиугольника, к Фонтанке имеющий форму пятиугольника и на углу к Царицыну лугу — треугольный. Вход в замок через трое ворот: Воскресенские, с портиками и колоннами полированного гранита с украшениями из пудожского камня, ведут на главный двор; на этот двор позволялось въезжать лишь членам императорского семейства и посланникам; Рождественские, чугунные, со стороны Большой Садовой улицы и Зачатейские ворота, с Фонтанки. Наружные фасады замка неодинаковы, и каждый принадлежит к особому ордену. Главный фасад из красного и серого мрамора, подвалы и нижний этаж выстроены из тесаного гранита; остальные части стен окрашены в красноватый цвет, происхождение которого, по достоверному преданию, приписывается рыцарской любезности императора; говорят, что одна из придворных дам явилась однажды в перчатках этого цвета и что император послал одну из этих перчаток в образец составителю этой краски. Говорят, что после окраски замка в этот цвет многие петербургские домовладельцы поспешили окрасить и свои дома в такой колер.

По сторонам Воскресенских ворот стояли две болышие пирамиды с трофеями, вензелями и медальонами. Сверх карниза возвышается фронтон, украшенный историческим барельефом из пудожского камня; над фронтоном мраморный аттик и императорский герб, поддерживаемый двумя фигурами Славы. Две ниши, в нижнем этаже, по обеим сторонам среднего выступа украшены двенадцатью колоннами ионического ордена. Главный карниз и парапет из разноцветных мраморов, как и фриз, на котором бронзовыми буквами надпись: „Дому твоему подобает святыня Господня в долготу дней“. Противоположный этому главному фасад, обращенный к Летнему саду, имеет большое крыльцо из сердобского мрамора, на котором размещены десять дорических колонн, поддерживающих балкон; на самой середине фасада возвышается аттик с лепными украшениями; по сторонам спуска назначено было поставить колоссальные бронзовые статуи Венеры и Геркулеса фарнезского. На третьем фасаде, к Фонтанке, сделан полуциркульный выступ с шестью колоннами дорического ордена, архитравом, карнизом, фризом и балюстрадом, окружающим балкон. Над выступом купол и стороясевая башня с древком, которое назначено было для поднимания штандарта, когда государь находился в замке. К Большой Садовой улице, четвертый фасад был с обширным, высоким крыльцом из серого гранита длиной в 14 сажень, шириной в пять, служащим для входа в церковь. На двух углах крыльца поставлены были вазы, по бокам входа — четыре мраморные половинчатые колонны; в нишах первого этажа — лепные украшения, а второго — статуи, изображающие Веру и Надежду; над окнами второго этажа, где теперь окна 3-го этажа, — барельефы четырех евангелистов из белого карарского мрамора; на аттике по бокам изображения св. апостолов Петра и Павла, а посредине вызолоченный крест, на карнизе лепные ангельские головки. Купол, четыре канделябра над колонной и шпиц были вызолочены. 27-го августа 1840 года, в 9 часов утра этот церковный шпиц сгорел от молнии.

Михайловский замок окружала каменная стена вышиной в сажень; к замку от Большой Садовой вели три липовые и березовые аллеи, посаженные еще при императрице Анне; каждая из них упиралась в железные ворота, украшенные императорскими вензелями; перед замком расстилался обширный плац, окаймленный с обеих сторон садами. На плацу был поставлен и освящен вместе с Михайловским замком памятник Петру Великому. Император изображен в римской тоге с лавровым венком на голове и с фельдмаршальским жезлом в правой руке. На монументе надпись: „Прадеду правнук 1800 г.“ Мысль соорудить этот памятник принадлежит императрице Анне Иовановне, предполагавшей поставить его на Васильевском острове, на площади коллегии (где теперь университет); отлит он был в царствование Елизаветы Петровны графом Растрелли, или, вернее, литейщиком Мартилли. В царствование Екатерины Второй он лежал на берегу Невы у Исаакиевского моста под навесом, и только по повелению Павла поставлен на настоящее место. На другой стороне плаца возвышаются два каменных двухэтажных павильона, предназначенные тогда для жилья дворцовых служителей; теперь здесь помещается фехтовальный класс и гальваническое заведение.

От павильонов шла широкая кленовая аллея, разделяя с одной стороны Михайловский манеж и с другой здание бывшей берейторской школы. Оба эти здания принадлежат ко времени Павла; они тогда входили в черту решетки, отделявшей пространство, занятое садами и дворцом императорским и простиравшееся от Симеоновского моста по Караванной и Итальянской до Екатерининского канала. Плац перед главным фасадом замка назывался Коннетабльским; здесь происходили смотры и парады, страсть к которым у императора Павла доходила до крайних пределов, — даже балетные танцовщицы были не изъяты одно время от этого удовольствия. А. М. Каратыгина в своих воспоминаниях рассказывает: „Раз Берилова (известная танцовщица) с моей матушкой пошли посмотреть развод у дворца. Государь увидел, узнал их и, подъехав к ним, спросил: „как они очутились тут?“ На ответ, что им очень нравится это зрелище, Павел Петрович только улыбнулся. Каково же было общее удивление и смущение, когда вслед затем в театральную дирекцию прислан был высочайший приказ, чтобы все балетные артисты присутствовали при каждом разводе войск у дворца!“

Император Павел ввел полную реформу военного быта и завел прусские военные порядки. Суворов говорил: русские всегда били пруссаков; таки чего-ж тут перенимать? Когда Суворов получил палочки для меры солдатских кос и буклей, то сказал: „Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец, а природный руссак“. Слова эти повели к разрыву между императором и фельдмаршалом. Гораздо ранее, когда еще в Гатчине Павел стал вводить новые порядки, то Екатерина называла их „обрядами неудобоносимыми“. По словам Болотова, Измайловские полки, которыми командовал Константин Павлович, в одну ночь изучила новые приемы фронтовой службы и тем доставил такое удовольствие императору, что он заплакал от радости. Муфты и шубы были изгнаны из гвардии, мундир, прежде стоивший 120 рублей, при нем обходился в 22 рубля. Служба в гвардии при Екатерине была самая легкая, офицеры, стоявшие на карауле, одевались в халаты, случалось иногда и так, что жена надевала мундир мужа и несла за него службу. В шведскую войну полковница Меллин заменила мужа, надев мундир и став перед войсками. В Павловское время мундиры были широки и свободны, узкие и обтянутые явились в царствование Александра I, за то букли, косы и треуголки доводили солдат до слез. Если солдат готовился к параду, то еще с вечера должен причесать голову, намазать ее салом и обсыпать мукой. Для солдат вместо пудры отпускалась ржаная мука. Причесанный солдат ночь спал сидя, чтобы не измять буклей; бывали случаи, что и крысы отъедали косы у сонных. Также неудобны были для солдат огромные треугольные шляпы. Когда на ученье скомандуют беглым шагом, так шляпы и летят с голов. На ученье тогда наряжалась особая команда для подбирания шляп.

А. М. Тургенев в своих записках (см. Рус. Стар., 1887) рассказывает, как он должен был перетерпеть страдания по поводу этих военных реформ, когда его приготовляли к дежурству при дворе в один из первых дней нового царствования; вот что он говорит: „В 5 часов утра, я был уже на ротном дворе: двое гатчинских костюмеров, знатоков в высшей степени искусства обделывать на голове волосы по утвержденной форме и пригонять амуницию по уставу, были уже готовы; они мгновенно завладели моей головой, чтобы оболванить ее по утвержденной форме, и началась потеха. Меня посадили на скамью посередине комнаты, обстригли спереди волосы под гребенку, потом один из костюмеров, немного чем менее сажени ростом, начал мне переднюю часть головы натирать мелко истолченным мелом; если Бог благословит мне и еще 73 года жить на сем свете, я этой проделки не забуду!

„Минут 5 или много 6 усердного трения головы моей костюмером привело меня в такое состояние, что я испугался, полагал, что мне приключилась какая либо немощь: глаза мои видели комнату, всех и все в ней находившееся вертящимися.

Миллионы искр летали во всем пространстве, слезы текли из глаз ручьем. Я попросил дежурного вахмистра остановить на несколько минут действие г. костюмера, дать отдых несчастной голове моей. Просьба моя была уважена, и г. профессор оболванения голов по форме благоволил объявить вахтмейстеру, что сухой проделки на голове довольно, теперь только надобно смочить да засушить; я вздрогнул, услышав приговор костюмера о голове моей. Начинается мокрая операция. Чтобы не вымочить на мне белья, вместо пудромантеля, окутали рогожным кулем; костюмер стал против меня ровно в разрезе на две половины лица и, набрав в рот артельного квасу, начал из уст своих, как из пожарной трубы, опрыскивать черепоздание мое; едва он увлажил по шву головы, другой костюмер начал обильно сыпать пуховкой на голову муку во всех направлениях; по окончании сей операции, прочесали мне волосы гребнем и приказали сидеть смирно, не ворочать головы, дать время образоваться на голове клестер-коре; сзади в волоса привязали мне железный, длиной 8 вершков, прут для образования косы по форме, букли приделали мне войлочные, огромной натуры, посредством согнутой дугой проволоки, которая огибала череп головы и, опираясь на нем, держала войлочные фальконеты с обеих сторон, на высоте половины уха. К 9 часам утра составившаяся из муки кора затвердела на черепе головы моей, как изверженная лава вулкана, и я под сим покровом мог безущербно выстоять под дождем, снегом несколько часов, как мраморная статуя, поставленная в саду".

На первых порах такие реформы поглощали все внимание начальствующих лиц. Известно, что Павел шутить не любыт...

Во внутренность Михайловского дворца вели четыре большие лестницы и две меньших размеров. Гранитные ступеньки парадной лестницы подымаются между двумя балюстрадами из серого сибирского мрамора и пилястрами из полированной бронзы. Наверху лестницы стояли на часах два гренадера, лестницы наружно запирались большими стеклянными дверями. Наверху же, у входа, были великолепные красного дерева двери, украшенные бронзой. Правая дверь вела в парадные комнаты императора; но, помимо этих дверей, можно было войти из передней налево в овальную залу, в которой дежурило тридцать солдат, с одним офицером. Этот караул постоянно сменялся из одного и того же полка, между тем как другие караулы во дворце исполняли солдаты из других полков.

В передней овальной комнате стоял бюст шведского короля Густава-Адольфа, на потолке был плафон весьма плохой работы Смуглевича, здесь же висели шесть картин исторического содержания работы гг. Шебуева и Угрюмова и две картины английского художника Аткинсона.

В этой зале впоследствии было выставлено тело императора; лежало оно на парадной постели, ногами к окнам. Н. И. Греч в своих воспоминаниях говорит: „Я раз десять ходил в Михайловский замок и мог видеть только подошвы его ботфорт и поля широкой шляпы, надвинутой ему на лоб. Едва войдешь в дверь, указывали на другую, с увещанием: „извольте проходить“. Императора Павла похоронили накануне Светлого Христова Воскресения, 23-го марта. Когда везли его тело, то по обеим сторонам улиц стояли войска в беспорядке, с большими интервалами.

Следующая тронная зала имела до двенадцати сажень в длину и около пяти в ширину; стены залы были обиты зеленым бархатом, затканным золотом, в ней помещалась огромная печь в тринадцать аршин, вся обделанная бронзой, и стоял трон, обитый красным бархатом, богато затканный и вышитый золотом, над ним виднелся герб России, окруженный гербами царств: Казанского, Астраханского, Сибирского и т. д. Вокруг всей залы висели гербы остальных городов и областей России и знамена Мальтийского ордена. В этой зале помещалось самое большое зеркало во всем дворце, вылитое в Петербурге, на стеклянном заводе. Из тронной залы шла галерея арабеск, последние были работы Пьетро Скотти; далее широкие зеркальные двери вели в галерею Лаокоона; четыре великолепных гобелена украшали стены этой комнаты, с изображением сцен из священного писания; здесь же стояли мраморные статуи: Амура и Психеи, Дианы и Эндимиона; в конце этой галереи дежурили на страже два унтер-офицера лейб-гвардии, с эспонтонами в руках: они охраняли вход в овальную гостиную, убранную с необыкновенной роскошью; мебель в ней была обита бархатом огненного цвета, с серебряными кистями и шнурами. Эта гостиная была смежна с обширной мраморной залой, в которой стоял караул мальтийских кавалеров; зала имела в длину пятнадцать сажень, пять в ширину и семь в вышину. Она была построена в два яруса, стены ее были разделаны с инкрустациями из черного мрамора и бронзы. На одном из концов залы был устроен оркестр из белого мрамора, с балюстрадой из полированной бронзы, на которой стояло десять больших бронзовых каделябр, в форме ваз. Потолок был еще не доделан — в Риме писался „Парнас“, который предназначался для украшения потолка. В конце залы находилась обширная ниша, через нее был ход в круглую тронную залу, стены которой были обтянуты красным бархатом, затканным золотом. Окна были тоже завешены такой же материей, за исключением одного из цельного стекла, в массивной серебряной раме.

Трон, стоявший в этой зале, отличался от того, который стоял в первой тронной зале, лишь количеством ступенек: у первого было восемь ступенек, у этого только три. Девять люстр из чистого серебра, отчасти матового и отчасти полированного, украшали эту залу. Большая люстра была вышиной в четыре аршина с четвертью, восемь других по три аршина с половиной; работал эти люстры датчанин фон-Баух. Плафон был расписан художником Карлом Скотти „еn camée“. Незадолго до своей смерти, император Павел приказал красный бархат заменить желтым с серебряным шитьем, и в углах этой комнаты должны были явиться медальоны, лавровые венки из массивного серебра, и мастерам уже было отпущено с монетного двора сорок пудов серебра; из этой залы была дверь, которая вела во внутренние апартаменты императрицы, в кабинет и парадную спальню; стены комнаты были отделаны под мрамор и обрамлены золотыми гирляндами; за балюстрадой из массивного серебра, длиной в тринадцать аршин и весом в четырнадцать пудов⁵, стояла кровать, украшенная золотой резьбой, под светло-голубым бархатным балдахином, подхваченным серебряными шнурами и кистями. Камин в этой комнате был отделан аметистами и другими драгоценными камнями. Зала рядом служила и столовой, и концертной комнатой, в ней играли постоянно великиe князья; из этой комнаты был ход в тронную залу императрицы. Трон государыни стоял на одной ступеньке и был гораздо меньше, чем трон императора; около тронной залы императрицы была галерея Рафаэля, которая получила название от четырех превосходных ковров „еп haute lice“, покрывавших почти во всю длину одну из четырех стен. Это были копии с превосходных картин, находящихся в Ватикане. За этой галереей шла продолговатая четырехугольная зала, в которой находилась прекрасная античная статуя Вакха и затем несколько новейших бюстов, статуй, древних ваз, барельефов и саркофагов. К зале этой соприкасалась караульная комната, где постоянно дежурил взвод конногвардейцев.

¹ - Павел был введен в несколько массонских лож своим наставником, графом Паниным, который был членом во многих массонских ложах.