ОПРОС о дне открытия петербургского Большого театра до сих пор является спорным. Одни (и в том числе дирекция императорских театров, праздновавшая столетие Большого театра 21 октября 1883 года), говорят, что театр открыт в 1783 году; по нашему же мнению, сто лет ему вышло только в 1884 году, и это мнение основывается на следующих источниках:

Наиболее последовательный из летописцев нашего театра князь Шаховской первый сообщает, что каменный театр был открыт в 1784 году итальянской оперой: "Il monde della luna“, „На луне". Приводим здесь интересную заметку об этой опере музыкального критика М. М. Иванова по словам его, опера принадлежала перу двух знаменитостей своего времени — Гольдони и композитору Паэзиэлло, или, правильнее, Паизиэлло. Последний долго жил в Петербурге, где занимал место дирижера в опере и инспектора театральных оркестров. Днем открытия театра был день коронации императрицы. Об этом ясно сказано на заглавном листе пьесы Гольдони, напечатанной² в Петербурге (у Брейткопфа): „На луне“ — веселое театральное празднество, имеющее быть представленным в новом каменном императорском театре по случаю дня первого открытия, назначенного на торжественный день коронования ее императорского величества Екатерины II“. Отсюда видно, что, во-первых, с празднованием юбилея дирекция опоздала ровно на месяц, ибо Екатерина короновалась 22-го сентября 1761 года, а, во-вторых, что Р. Вагнер, взяв для своих опер обозначенье Biihnenweilifestspiel, только вернулся к старому и пустил в ход выражение, употреблявшееся итальянцами в театральном миpe задолго до него. Итак, нет ничего нового под луной: ни промахов театральных дирекций, ни употребления театральных терминов.

Комедия „На луне“ была написана Гольдони сперва в трех актах. Но так как торжественный спектакль не может очень долго продолжаться, то пьесу переделали, составив из нее одно довольно большое действие в пяти картинах. Паизиэлло раньше приезда в Петербург написал и дал в Неаполе оперу на этот же сюжет, под названием „Праведный легковерный“. Для открытия же петербургского театра он сочинил совсем новую музыку. Она состояла из нескольких хоров, ансамблей, дуэтов и инструментальных интермедий, размеров неособенно значительных по обычаю времени. Содержание пьесы следующее. Молодой человек, Эклитико, ухаживает за Кларисой, дочкой некоего Буонафеде, любителя последних слов науки. Увлечение наукой не мешает ему держать дочерей под замком. Но давно уже известно, что взрослых девушек не спрячешь, а человек идет к погибели именно путем своих увлечений. На увлечении старика Эклитико строит план соединения с возлюбленной. Вместе с своим приятелем Эрнестом, влюбленным в другую дочь старика, Фламинго, ему удается одурачить легковерного Буонафеде. Он убеждает его, что ему, в качестве астролога, удалось войти в сообщение с луной и получить приглашение переселиться туда навсегда. Буонафеде, видевший уже в телескоп Эклитико разные диковинные туманные картины, поддается раскинутым сетям и желает сопровождать своего молодого друга на Луну. Ему дают сонных капель и переносят в сад Эрнеста, где устроивается ряд волшебных сцен: старику поют деревья, эхо говорит на разные голоса, пастушки танцуют с нимфами и т. д. Буонафеде в восторге и просит только, чтобы и дочерей его перенесли в очаровательный лунный мир. Желание его исполняется, а монарх Луны, изображаемый слугой Эрнеста, приказывает Буонафеде обвенчать молодеж. Обман, в заключение, конечно, раскрывается, но исправить его немыслимо, и Буонафеде остается покориться своей судьбе.

Такова эта незамысловатая пьеса. Некоторые положения в ней, впрочем, очень милы и забавны. Музыка оперы Паизиэлло должна, вероятно, находиться в театральной библиотеке.

Артисты, исполнявшие оперу „На Луне“, были: Бальдассаре Маркетти (Буонафеде), Бернуччи (Клариса), Фермольи (Эклитико), Бен. Маркетти (Фламиния), Брокки (Эрнестъ) и Маццони (слуга). Хористы — из придворной капеллы. Танцовщики и танцовщицы — итальянцы. Балетмейстер Анджюлини, декораторы и машинист — Градицци, Бигарри и Домньери — тоже итальянцы.

Вот что говорит Реймерс (автор известного труда о Петербурге на немецком языке) об основании Большого театра: „Ко времени восшествия на престол Екатерины в столице было два маленьких театра, но собственно оперного театра еще не было. Поэтому в 1784 году императрица приказала выстроить большой каменный театр; он был воздвигнут известным художником Тишбейном, под наблюдением генерала Бауера, на одной широкой площади, на правой стороне Николаевского канала, недалеко от Матросской церкви, но хотя величина его была довольно значительна, однако скоро он стал слишком мал для быстро возроставшего населения города. Внутренность театра, вмещавшего до 3000 чел., неоднократно переделывалась. Сначала царская ложа находилась на середине, как раз в уровень с эстрадой, так что для сидевших в ней всякая перспектива в декорациях исчезала, что было причиной частых оптических обманов. При Павле амфитеатр уничтожили и все очищенное место заняли под кресла и партер, а царскую ложу, которая до той поры находилась напротив эстрады, перенесли в первый ряд лож. В начале настоящего царствования, театр снаружи был увеличен, а внутри переделан совершенно и превосходно разукрашен французским архитектором Томо³. В первом ряду лож, теперь значительно выдвинутых вперед, находится и царская ложа; по желанию монарха, вполне согласному с обычным благородством, образа мыслей Александра, она ничем не отличается от прочих. Самая театральная зала, с тех пор как ее осветили аргантовыми лампами и украсили великолепной люстрой, представляет величественное сооружение, которое вполне соответствовало бы своему назначению, если бы не один важный ее недостаток: отсутствие резонанса; в ложах, расположенных напротив эстрады, голоса актеров едва слышны". Затем он описывает внешность театра и площадь. „В хороших актерах для национального театра чувствовался до сих пор решительный недостаток", — продолжает он. — „чтобы помочь этому, монархиня учредила в 1785 году в одном из зданий на левом берегу Невы, недалеко от императорского Летнего сада, императорское Театральное училище". Эта связь между учреждением Большого национального театра и Театральным училищем еще более говорит в пользу того, что Большой театр действительно основан в 1784 году. При Екатерине II учреждения возникали в известной системе, и недостаток актеров тотчас же должен был сказаться, и тотчас же учреждена и Театральная школа, наполнявшаяся преимущественно из воспитанников и воспитанниц Воспитательного Дома.

Реймерс напечатал свою книгу спустя двадцать лет со дня открытия театра, следовательно ошибки в таком важном факте, как основание Большого театра, не могло быть уже потому, что автор был современником этого события. Книга Реймерса не скороспелая компиляция, а серьезный труд. Другой очевидец этого же события, Георги, говорит в своей книге: „Повелением Екатерины Вторыя построен!, оный в 1784 году под смотрением славнаго театральнаго живописца Тишбейна и под главным надзираниемъ г. генерал-поручика Бауера. Снаружи представляет оный громадное здание величественнаго вида. Над главным входом стоит изображение сидящего Минервы из карарскаго мрамора, с ея символами, а на щите надпись: Yigilando quiesco (покоясь продолжаю бдеше). Все здание определено для комедии, трагедии, опер, концертов и маскарадов. Поелику в комедии и трагедии требуется, чтоб можно было явственно слышать говоренное и различать черты лиц актеров, то и неудобно было сделать залу весьма великую. Для достиженья же перваго отверстие театра сделано столь велико, как обширность места позволяла. Императорская ложа находится в среднине, против театра, в горизонте оного и так, что сеи перспективные линии в оной смыкаются, отчего разнообразныя представления здесь наиболее пленяют. Под кровлей находятся четыре большия водохранилища с восьмью мехами и двумя насосами; сверхъ того, в этом здании 8 крылец и 16 выходов, которые все имеют взаимную связь между собою. Ради громовых ударов сделан при сем театре профессором Кольрейфом громовой отвод, где Koпиe Минервы управляет молниею“.

„На прекрасной обстроенной площади около театра, во время святой недели, бывают качели для увеселения черни, и стоят шесть беседок из дикого камня, коих предмет и построение равен с находящимися на Дворцовой площади. На последних зимой раскладывается огонь для кучеров, стоящих на улице во время съезда“. Здесь же сменялись гвардейские караулы и во время торжественных празднеств давались народу жареные быки и били фонтаны с вином. В этих же беседках в дни тезоименитства императрицы производились поздравления музыкой и барабанным боем. Цены на места в Большом театре установлены были в следующем порядке: за ложу 1 яруса 12 р., за кресло сначала по 2 р., потом 2 р. 50 к., вход в партер стоил рубль медью. Кресел всего в то время было три ряда; в кресла садились одни старики, первые сановники государства; офицеры гвардии и все порядочные люди помещались в партере, на скамьях. В ложах второго яруса нередко можно было видеть старых женщин, с чулком в руках, и купцов-стариков в атласных халатах, с семьей, по-домашнему. В эту эпоху спектакли начинались обыкновенно в 5 часов и кончались не позднее десятого часа; цензура пьесъ была подведомственна с.-петербургскому обер-полицеймейстеру и совершалась очень немногосложно. В канцелярии полицеймейстера, куда собиралось множество всякого народа: кто с прошением, кто забранный на улице за пьянство или буйство, приходили и авторы с рукописями, просмотр которых совершался очень быстро, на ходу. Тут же обер-полицеймейстер прочитывал их и подписывал. Особенно отличался своей грубостью в конце царствования Екатерины и в начале царствования Павла полицеймейстеръ Чулков. Раз, осыпая насмешками известного в то время остряка-поэта А. Д. Копьева, автора комедии „Лебедянская ярмарка" пришедшего к нему по делу, он стал приставать к нему со словами: „Говорят, что ты пишешь стихи? Напиши же сейчас мне похвальную оду, вотъ перо и бумага". — „Хорошо", — отвечали Копьев, подошел к столу и написал:

Отец твой Чулок,

Мать твоя тряпица,

А ты сам...

Что за птица?

В царствование Екатерины, об актерах и театре говорили в обществе с большим интересом; в то время еще существовали записные театралы из людей всех слоев общества; тогда первое представление какой-нибудь трагедии, комедии или оперы возбуждало всеобщий интерес и порождало всюду толки и суждения. Новая пьеса была тогда настоящей новостью; в бенефисы брали старые пьесы, и зрители являлись. Тогдашнее однообразие репертуара и привычка зрителя к однообразию всего сценического были почти изумительны; теперь невозможно понять, как доставало терпения десять, двадцать раз смотреть одно и то же. Такое же однообразие было и в самой игре актеров. Театральные традиции переходили от одного к другому. Все актеры и xopoшиe, и дурные постоянно тогда пели или читали, но не говорили. У хороших выходило лучше, у худых хуже, но манера была у всех общая и одинаковая, да и стихи и проза того времени не позволяли от нее отступления.

Обстановка пьес и костюмировка того времени тоже не могут идти ни в какое сравнение с нынешним. Смешно было смотреть на бедность декораций, машин и одежды. Герои все тогда являлись в каких-то однообразных балахонах. Бывали, впрочем, исключения, но такие существовали только на Эрмитажном театре. Так, например, в 1788 году были пожалованы императрицей роскошные костюмы и весь гардероб ее двух царственных предшественниц для великолепного представления „Олега".

Вот заглавие этой пьесы: „Начальное управление Олега, подражание Шекспиру, без сохранения театральных обыкновенных правил, в 5 действиях. Музыка соч. Сартия, с его же объяснением, переведенным Н. Львовым, Спб., 1791 года". Это, по своему времени, роскошное издание сочинения Екатерины II не было в продаже. По слухам, эта величайшая теперь библиографическая редкость недавно отыскана в количестве нескольких сотен экземпляров.

Содержание пьесы относится к веку великого князя Рюрика, когда они при конце жизни, оставляя сына своего Игоря в несовершеннолетнем возрасте, передали княжение шурину своему, урманскому князю Олегу. Театр представляет место, где соединяются реки Москва, Яуза и Неглинная. Являются бояре новгородские, киевляне, вожди и народ. Жрецы подносят первый камень для заложения города Москвы. Затем происходит торжественный обряд заложения города и отъезд Олега в Киев. Второе действиe открывается шествием угров через Киев. Театр представляет луг на берегу Днепра.

На противоположной стороне реки и видна часть города; на первом плане сцены шатры княжеские, Олег с Игорем принимают киевских бояр, пришедших с жалобой, будто бы Аскольд, князь киевский, не соблюдает веры предков и изменяет праотцовские обычаи. Олег отрешает Аскольда от княжения и отдает его под стражу. Третье действие самое интересное. Театр представляет великолепную палату княжеского дома в Киеве. Две боярыни свахи вводят под руки нареченную невесту Игоря, изборскую княжну Прекрасу. Сваха сажает Прекрасу за дубовый стол, за скатертьми браными; четыре боярыни-свахи и четыре сидячие боярыни помещаются по обеими сторонами сцены на лавках; затем свахи наряжают Прекрасу, надевают на нее верхнее русское платье и накрывают покровом с убрусцем, украшенным золотом, жемчугом. Затем садятся по местам; появляется Олег и нарекает Прекрасу Ольгой. Дeйcтвиe оканчивается балетом и торжественным шествием к венцу.

В четвертом действии представлен Константинополь. На заднем плане сцены видна городская стена и шатры Олеговых войск. Олег осаждаетъ город, остается победителем и заключает с Леоном, царем константинонольским, достославный мир.

В пятом действии театр представляет внутренность императорского дворца в Константинополе. Император Леон, царица Зоя и Олег идут рядом; перед ними стража греческая и придворные сановники и царедворцы Олега. Хор поет:

Коликой славой днесь блистает

Сей град с прибытием твоим!

Он всех веселий не вмещает

В пространном здании своем.

Но воздух наполняет плеском

И нощи тьму отъемлетъ блеском.

Стихи эти были взяты из сочинений Ломоносова. Замечательно, что стихи эти были еще петы и в 1826 году, при некоторых торжествах, во время коронации императора Николая. В последней сцене представлен ипподром константинопольский, Леон, Зоя и Олег сидят на возвышенном месте. Начинаются разные игрища: бег, борьба, конские ристалища, и оканчивается все балетом.

Постановка этой пьесы стоила около 15000 рублей.

Театр времени Екатерины можно было назвать отражением тогдашнего утонченного тона, источником изящества, стиля и т. д. Театры, как и актеры, в то время были мастера при случае сложить мадригал и расшаркаться по всем правилам салона. На сцене как ни была пламенна любовь Федры, Андромахи или Роксаны, но они всегда умели сохранить в обращении приемы придворных. Федра, Андромаха, Роксана, испуская дух, произносили правильные периоды и умирали с подобающим чином...

Старые театральные рецензенты были тоже учтивые и вежливые люди, все их печатные отзывы об игре артистов были писаны на тему мадригалов; перед именами первых артистов непременно ставили ласкательные эпитеты: единственный, незабвенный, славный и т. д., а некоторых величали и виршами, например: „Вальберхова Дидона достойна трона".

Как мы уже заметили, закулисная жизнь и разные анекдоты артистов возбуждали общее любопытство и переходили от одного к другому в ежедневных рассказах. В десятых годах ныненшего столетия, поклонники артисток Семеновой и Вальберховой гонялись за каретами этих актрис, останавливали их на улице, выражая им свое обожание, и нередко заводили ссоры с противниками за превосходство каждой из них. Про Семенову современники говорили, что эта актриса обладала всем тем, что только может иметь женщина, посвящающая себя театру. Мода на вечера с чтением Семеновой была настолько велика, что ей платили по 500 рублей и более за вечер. Нелединский в своей книге „Хроника недавней старины", пишет: „Для забавы твоей матери я пригласил к себе Семенову. Она декламировала роли: Apиaны, Гермионы, Ксении из „Эдипа," Озерова; подарок был 500 рублей. Вчера Семенова декламировала у графа Строганова, где имела большой успех. Завтра она будетъ у Вяземских" и т. д. Про игру этой артистки говорили, что она прежде отличалась необыкновенной простотой и естественностью, но с приездом в Петербург знаменитой французской актрисы Жоржи, она рабски стала подражать последней и „запала растянутой декламацией". Эта неслыханная до того на русской сцене дикция сильно понравилась публике, и Семеновой стали восхищаться еще более, чем прежде, провозгласив ее первой актрисой в свете.

Но если Жорж и пела, то у этой артистки, приехавшей в 1808 году в Петербург, двадцати четырех лет от роду, во всем блеске своей красоты и силе таланта, были минуты истинного вдохновения в ролях Федры, Меропы, Клитемнестры, Семирамиды и пр. Жорж, сводившая с ума весь Париж и прославившаяся связью с Наполеоном I⁴, вызвала целую бурю восторга в петербургском обществе. Первый дебют г-жи Жоржъ на Большом театре был 13-го июля 1808 года, в трагедии Расина „Федра“. Вот что пишет о ней в „Драматическом Вестнике“ неизвестный театральный критик характерным языком прошлого столетия: „К нам npиexaлa из Парижа новая актриса, г-жа Жорж, которая может включена быть в малое число славных трагических лиц. Всеобщая молва о ее дарованиях заставила меня с лорнетом в руках замечать в театре все ее движения, голос, взгляды г-жа Жорж, лет 22-х девица, роста большого, стройна, прекрасна собой, волосы черные, оклад лица греческий и потому самому с первого уже появления вселяет в зрителях охоту ее видеть, замечать... К тому же все ее телодвижения ловки, игривы, как говорят живописцы. Словом, для кисти и резца она лучший образец. Голос у нее свободный, громкий, выговор внятный; мнorиe замечали, будто она слишком уже протяжно говорит, даже поет; но забыли, что самое лицо, ею представленное, того требовало; известно нам, что так произносили на театрах древних, в роде которых cия трагедия писана. На этот самый случай фернейский драматург пишет, чтобы отнюдь не произносить стихи как прозу, он даже бранит тех, которые дерзают сей язык великих людей унижать обыкновенным выговором: поверим ему в этом, он не лгал, когда касалось до вкуса. К тому же, как я замечал, актриса в некоторых только местах употребляла протяжное произношение, когда того требовало ее положение, страсти, перемена разговора... Нужно только предуведомить наших молодых актрис, чтобы они с большей осторожностью принимали такой напев... Пожалуй, иная пропоет нам трагедию на голос „Nel cor piu non mi sento“. Далее критик говорит: „пора мне следовать за Федрой от первого ее явления в трагедии до последнего“, и следует за игрой артистки, разбирая ее очень толково, с знанием дела. Заканчивая свой разбор, критик описывает наряд г-жи Жорж: „Одежда актрисы, — говорит он, — соответствовала представляемому лицу; на голове царская повязка или диадема золотая; белое, золотом шитое покрывало; белая с золотой бахрамой туника, на плечах мания, руки обнаженные, на них запястья, или браслеты. В пятом действии она была без повязки и покрывала, волосы вверх забранные. Некоторые зрители желали, чтобы она распустила свои волосы, но они, конечно, позабыли, что в древние времена при каких-либо несчастьх или горестях не распускали волосы, а напротив совсем их обрезывали“.

В 1802 году, Большой театр был перестроен архитектором Томо. Он сгорел в ночь на 1-е января 1811 года, и в 1818 году был возобновлен архитектором Модюи. Для открытия давали пролог князя Шаховского: „Меркурий на часах“. Р. М. Зотов в своих воспоминаниях пишет: „Подобного литературного падения я не запомню. Представлена была застава на Парнасе и Меркурии со строгим разбором пропускал в нее разные роды пьес. Публике показалось, что автор выставил личности, и ошикала пьесу самым жестоким образом. Из 129 пьес Шаховского имели подобную участь только драма „Лилия Нарбонская“ и трагедия „Роксана". В 1826 году, Большой театр был перестроен архитектором Кавосом и значительно поднять для возвышения потолка залы и для удобства машин на сцене, устроенных машинистом Роллером.

Открьтие последовало 26-го октября 1836 года, первым представлением оперы „Жизнь за Царя“ М. И. Глинки. С этого времени на Большом театре стали происходить только оперные и балетные представления; впрочем в пятидесятых годах, давали и небольшие водевили, для съезда публики, иногда перед балетами. В 1856 году, 30-го августа, в Большом театре состоялся торжественный столетний юбилейный спектакль в память обнародования указа об учреждении российского театра.

¹ - Кстати сообщаем, что деревянный Александрийский театр был построен в 1801 году, а каменный, в нынешнем виде, в 1832 году; Михайловский — в 1833 году; Каменноостровский — в 1827 году.

² - Она напечатана на итальянском языке, без русского перевода. Обычай печатать итальянские либретто на двух языках явился гораздо позже.