Затем для такой же цели при Александре I в 1805 году была начата постройка Обводного канала генерал-лейтенантом Герардом и окончена в 1834 году генералом Базеном. Этот канал имеет до десяти сажен в ширину, а длина его составляет восемь верст. При Александре I, в 1810 году, архитектор Модюи представлял свои предположения об устройстве города на Васильевском острове и Петербургской стороне; на этот проект государь сказал: „Проект ваш был проект Петра Великого, он хотел сделать из Васильевского острова вторую Венецию, но, к несчастью, он должен был прекратить работы столицы, ибо те, коим поручено было исполнение его мысли, не поняли его: вместо каналов они сделали рвы, кои до сих пор существуют“ (см. Критик, обзор проектов для предохранения Спб. от наводнения, сок. В. Киприянова, Спб., 1858 г., стр. 10). Затем в последующие царствования были представлены проекты: гг. академиков В. П. Петровым, Третером, Рокуром, Дестремом, Парротом, С. Усовым, Дефонтеном, Вибекинг, Базеномом, Гуллетом и еще многими другими.

В летописях Петербурга насчитывается до двадцати наводнений, причиной которых, как мы уже говорили, служат ветры. Масса воды, приносимой Невой из Ладожского озера, по Штукенбергу, каждую секунду, составляет до 116000 кубических футов и следовательно превосходит самый Нил, и только немного уступает Гангу (183970 к. ф.), далеко оставляя за собой Рейн (64160). Неву Штукепберг называет самой непостоянной рекой в Mиpe. Непостоянство Невы замечается в том, что она на всем своем шестидесятиверстном течении из Ладожского озера, почти на каждой полверсте переменяется в ширине, и максимум таких колебаний широты Невы доходит до 200 сажень в некоторых местах. Самое узкое место — у Исакия (170 сажен), у Смольного — 400 саж., у крепости — до трехсот. Глубина Невы также не равна и уменьшается по мере уменьшения быстроты: выше Невского монастыря он в 5¹/₁₀ саженъ, выше Охты 7³/₁₀, у Смольного 8⁵/₁₀, ниже Таврического 8⁴/₁₀, у Летнего сада 6⁹/₁₀, против Бердова завода 5⁶/₁₀. Быстрота Невы не во всех местах одинакова, она увеличивается по мере впадения других речек и уменьшается по мере разделения на рукава и каналы. Вот числа, которыми выражаются относительные скорости. Нева выше Невского монастыря дает в одну секунду воды: 114659529 куб. фут.; выше Охты 114842732 куб. фут.; ниже Охты 115703291 куб. фут.; близ Летнего сада 89932799 куб. фут.; против завода Берта 73983406 куб. фут. Путем Невы изливается в море богатейшая во всей Европе система вод, наполняющая собой всю северо-западную часть России.

В первых годах основания Петербурга жители довольно часто терпели бедствия от наводнений; по преданию, первые обитатели прибрежья Невы никогда не строили прочных домов, но небольшие избушки, которые, как только приближалась бурная погода, тотчас ломали, складывали доски на плоты, привязывали их к деревьям, а сами спасались на Дудерову гору. Первое большое наводнение случилось до постройки Петербурга в 1691 году. В этом году, по шведским летописям, вода покрыла все места, занимаемый теперь городом, на двадцать пять футов высоты. Такое же наводнение, по рассказам старых рыбаков, повторялось почти каждые пять лет. Об одном из наводнений в Петербурге на третий год по его освовании, в 1706 году, есть извесие в письме Петра к Меншикову. Император писал: „Третьего дня ветром вест-зюйд такую воду нагнало, какой, сказывают, не бывало. У меня в хоромах было сверху пола 21 дюйм и по городу и на другой стороне по улице свободно ездили на лодках. Однако-ж недолго держалась: менее трех часов. И здесь было утешно смотреть, что люди по кровлям и по деревьям, будто во время потопа, сидели — не только мужики, но и бабы. Вода хотя и зело велика была, беды большой не сделала". — Письмо это помечено „из Парадиза".

В книге „Das veranderte Russland, Frankfurt, 1721“ автор разсказывает, что в 1718 году в Петербурге два раза случались наводнения, все острова были покрыты водой, в первый раз буря случилась ночью и жители, почти сонные, с трудом спасались в уносимых водою постройках.

В 1715 году, ноября 5-го, вода возвысилась на 7 футов и 4 дюйма; все мосты и больверки были снесены водой; береговые укрепления тоже размыты и повреждены; жители по улицам ездили на лодках.

В 1720 году, в С.-Петербурге явился пророк, который предсказывал, что 23 сентября, к зачатю Предтечи, с моря нахлынет вода на город, выше всех былых вод. Она изведет весь народ и затопит город, за отступление их от православия, т. е. за новые гражданские порядки. На Петербургском острове, у Троицкой пристани, недалеко от крепости, стояло старое дерево, ольха или сосна; чухны, жившие здесь еще до построения города, к этому дереву относили следующий суеверный рассказ. Будто бы, в 1701 году, в ночь на Рождество Христово, они увидали свет на подобие пожара, а это на дереве, на всех сучьях его, горели восковые свечи. Тогда, надев на жердь топор, чухны собрались рубить у дерева сук с горящими свечами, думая, что свечи спадут или самую ветвь со свечами они отсекут. Но как только они несколько раз ударили по дереву, свет угас, от ударов же топора образовалась на суку впадина пальца на два, сук с пометкой был от земли на две сажени. Пророк уверял, что вода 23 сентября покроет город по сук с зарубкой. Рассказы эти поддерживали и чухны. Население Петербурга впало в уныние. Многие стали переселяться на возвышенные места. Чтобы уничтожить cyeвеpиe, Петр приказал срубить старое дерево, и солдаты Преображенского полка, в присутствии царя, срубили его; только пень еще в 1725 году существовал, и его приходили смотреть как редкость. Пророк был наказан у этого дерева, и собравшимся зрителям у пня срубленного дерева царь говорил, чтобы впредь не верили басням. Однако же наводнение в 1720 году, по свидетельству современной записи, действительно было, только не в тот день, в который указывал пророк.

В 1721 году, 5-го ноября, Нева затопила весь город; перед этим девять дней дул сильный юго-западный ветер. Крепость, которую начали строить в 1706 году, и Ладожский канал были повреждены и занесены песком; убытки от этого наводнения доходили до 7 миллионов рублей. Камер-юнкер Бергхольц онисывает его так: „С ужасом смотрел я на разные суда, оторванные ветром и уносимые бурными волнами; вода с необыкновенной силой проникала в дома, ветер был так силен, что срывал черепицы с крыш. Около половины второго часа вода, наконец, начала уменьшаться. 10-го числа того же месяца, после обеда, вода опять начала подниматься, и 11-го числа было тоже наводнение“.

После воды, случившейся 5-го ноября, был читан на всех перекрестках, при барабанном бое, указ: „Как вода начнет прибывать, то весь рогатый скот и лошадей отсылать в лес“. В этот вечер все придворные лошади были отосланы в лес, а некоторые, как посланники Бассевича, стояли во втором этаже в покоях. Сам император Петр, бывший с утра в гостях у цесарского посла, графа Кинского, с невероятным трудом возвратился во дворец, от которого во время самой высокой воды вьехал на 6yepе на луг, окружавший Адмиралтейство, где лавировал около церкви св. Исаакия.

В 1723 году, 2-го октября, вода в городе была выше на два вершка, чем в предыдущее наводнение.

В 1725 году, 1-го ноября, вода возвысилась на 8 футов и 2 д., с этого времени вода почти ежегодно по 1777 год доходила в разное время выше трех футов. Академик Крафт рассказывает, что 5-го ноября 1725 года было опять наводнение, и жестокий юго-западный ветер дул с 9 часов утра до полуночи. Бергхольц заносит в свой дневник, что 1-го ноября, в 10 часов утра, государыня в шлюпке ехала из Летнего дворца, где она еще тогда жила, на другую сторону, чтобы помолиться в церкви св. Троицы, но вода была так высока, что нельзя было дойти до кареты. Государыня обратно отправилась уже не в свой Летний дворец, а в государев Зимний, с намерением остаться там жить. Носле обеда, 2-го ноября, возвратился государь в Петербург; во время бывшего шторма он испытал много опасности на пути от Дубков. Одно из следовавших за ним судов погибло, и два только человека спаслись. Царь поставил свою яхту на два якоря, и так провел всю ночь.

В 1726 году, в Петербурге было опять наводнение; профессор Лейтман нашел, что оно было на восемь английских футов и 2 вершка выше обыкновенного уровня воды. После этого наводнения Екатерина I издала указ: „Для опасности от такой же воды, всякое строение впредь, кому где надлежит строить, выше нынешней бывшей воды на фут, и для того везде на строениях поставить знаки“.

После наводнения 1726 года на Неве образовался новый остров, который от пустоты назван: „остров Буян“, на нем вскоре были построены пеньковые и маслянные амбары.

В этом году, как говорит адмирал А. И. Нагаев, было два наводнения: 18-го сентября и 1-го ноября; последнего числа он находился во время прибыли воды в Кронштадтской цитадели на карауле; вода, выгнав их из караульного дома, сгоняла с банкета на банкет, потом покрыла всю пушечную платформу и принудила их отсиживаться на цитадельских пушках, где они, окачиваемые морскими волнами, пребывали до полуночи „в отчаянии живота, однако, Бог спас всех без упаду".

В 1729 году, октября 12-го дня, было опять наводнение, вода доходила до 7 футов и одного дюйма. 15-го сентября 1732 года, опять была высокая вода.

В 1736 году, сентября 10-го, почти весь город был покрыт водой, ветер дул западный, очень большой. 13-го декабря, того же года, вода снова выступила из берегов.

В 1744 году наводнение было 17-го августа, вода доходила, при северо-западном ветре, до 7 футов. Сентября 9-го того же года, по утру сильный западный ветер выгнал почти всю воду из каналов, к вечеру ветер задул юго-западный, нагнав большое наводнение.

В 1752 году, октября 22-го, в 10 часов утра, при западном ветре вода поднялась до высоты 8 футов 5 дюймов, по другим сведениям, до высоты 9¹/₂ Ф, все острова и части города, за исключением Литейной и части близ Невского монастыря, были залиты водой; вода как поднялась быстро при жестоком шторме, так и сбыла с той же быстротой.

Самое ужасное наводнение произошло, как мы уже говорили, 10-го сентября 1777 года. В этотъ день, в 10 часов утра, вода поднялась на 10 футов и семь дюймов, залила город, только Литейная и Выборгская части не были под водой; в седьмом часу пополудни вода начала сбывать и в полдень вступила в берега. За два дня до этого бедствия в Петербурге стояла бурная погода; сильный юго-западный ветер был на столько велик, что отогнал воду к восточным берегам Ладожского озера, и все стоявшие у Шлиссельбурга суда обмелели. Буря особенно много принесла вреда садам и рощам Петербурга. В „Академических Ведомостях“ этого года есть объявление о продаже, с дачи г. Яковлева на Петергофской дороге, двух тысяч мачтовых дерев, вырванных с корнем этой бурей. В Летнем саду буря причинила много вреда: сохраняюшиеся до сих пор липы с железными скобками и с костылями пострадали именно тогда; в это же время, как мы уже упоминали, разрушены были бурей и фонтаны в Летнем саду, не возобновленные уже с тех пор.

Во время этого наводнения, по словам Георги, небольшой купеческий корабль переплыл мимо Зимнего дворца через каменную набережную. Любское судно, нагруженное яблоками, занесено было ветром на десять сажен от берега в лес; почти по всем улицам ездили на маленьких шлюпках, и тогдашний обер-полицеймейстер, Н. И. Чичерин, проехал на ялике от своего дома (теперь дом Елисеева, у Полицейского моста) прямо в Зимний дворец. Множество оград и заборов опрокинуто было, не говоря о домах; одна изба переплыла на противоположный берег Невы. Все лавки с товарами размыло, уцелели одни только каменные в Гостином дворе, где вода была вышиной на 1¹/₂ сажени, в мучных лавках в 2 куля с половиной вышиной, в Большой и Малой Коломне и в Мещанской более ста домов со всем строением и с людьми разнесло; на взморье смыло острог, в котором было до трехсот человек; кругом Петербурга на одиннадцать верст находили в полях трупы животных и людей. Екатерина рано утром приказала выбить стекло в окне Зимнего дворца, откуда и смотрела на бушующие волны. Затем государыня приказала служить молебен священнику и сама молилась на коленях. Императрица очень подробно описывает это наводнение в письме к Гримму. Вот оно: „Я очень рада, что вчера в полдень возвратились в город из Дарского. Была отличная погода; но я говорила: „посмотрите, будет гроза", потому что накануне мы с князем Потемкиным воображали себе, что берем крепость штурмом. Действительно в десять часов по полудни поднялся ветер, который начал с того, что порывисто ворвался в окно моей комнаты. Дождик шел небольшой, но с этой минуты понеслось в воздухе все что угодно: черепицы, железные листы, стекла, вода, град, снег. Я очень крепко спала; порыв ветра разбудил меня в пять часов. Я позвонила, и мне доложили, что вода у моего крыльца и готова залить его. Я сказала: „Если так, отпустите часовых с внутренних дворов; а то, пожалуй, они вздумают бороться с напором воды и погубятъ себя"; сказано, сделано; желая узнать поближе, в чем дело, я пошла в Эрмитаж. Нева представляла зрелище разрушения Иерусалима. По набережной, которая еще не окончена, громоздились трехмачтовые купеческие корабли. Я сказала: „Боже мой! Биржа переменила место, графу Миниху придется устроить таможню там, где был эрмитажный театр“. Сколько разбитых стекол! Сколько опрокинутых горшков с цветами! И как будто подстат цветочным горшкам, па полу и на диванах лежали фарфоровые горшки с каминов. Нечего сказать, тут-таки похозяйничали! И к чему это? Но об этом нечего и спрашивать. Нынче утром ни к одной даме не придет ее парикмахер, не для кого служить обедню и на куртаге будетъ пусто. Кстати дессерт Бретеля (который давно прибыл и покончил после трудов и опасностей, весь целый, не надтреснутый и не разбитый, в последней комнате Эрмитажа) нынешней ночью едва не сделался жертвой урагана. Большое окно упало на землю подле самого стола, весьма прочного, на котором дессерт расставлен. Ветром сорвало с него тафтяную покрышку, но дессерт остался целехонек“. Далее пишет государыня, после обедни: „Обедаю дома. Вода сбыла и, как вам известно, я не потонула. Но еще немногие показываются из своих берлог. Я видела, как один из моих лакеев подъехал в английской коляске; вода была выше задней оси, и лакей, стоявший на запятках, замочил себе ноги. Но довольно о воде, подбавим о вине. Погреба мои залиты водой, и Бог весть, что с ними станется. Прощайте; четыре страницы довольно во время наводнения, которое с каждымъ часом уменьшается.

Вред это наводнение принесло гораздо больший, чем наводнение, бывшее 7-го ноября 1824 года; следы первого, не смотря на то, что вода не подымалась так высоко, были более ужасны в отношении гибели людей и животных, не нашедших спасения в ночное время. После этого бедствия, государыня в указе, от 21-го сентября 1777 года, данном г. вицепрезиденту адмиралтейств-коллегии и гравному галерного флота командиру графу Ив. Г. Чернышеву, повелела учредить знаки и сигналы, по которым жители должны были принимать спасительные меры; вот эти правила: „Когда в Коломнах и в Галерной гавани вода начинает выходить на берег, то дан будет сигнал: тремя выстрелами из пушек, и будетъ поднято на шпице всех четырех сторон по красному флагу, а ночью три фонаря; также пойдет барабанщик бить в барабан; в случае же сильной опасности, для всех жителей из Адмиралтейства крепости будет сделан сигнал пятью выстрелами из пушек и выставлены будут на адмиралтейском шпице со всех сторон белые флаги, а ночью по два фонаря. В то же время императрица приказала генералу Бауру составить план Петербурга с обозначениемъ мест наводнения.

В 1788 году, 26 и 27 сентября, вода в Петербурге выше обыкновенного уровня доходила до 7 футов.

В сентябре 1802 года, вода поднималась на 7 фут. и 5 дюймов.

В январе 1822 года, в час ночи, вода также выступала из берегов, разметав по улицами лес и дрова, и была выше ординарной на 8 фут. 5 дюймов.

Но особенно много бед натворила вода в Петербурге 7 ноября 1824 года; в этот день она достигла в некоторых местах города 13 футов и 7 дюймов, по знаку же в Петропавловской крепости была выше горизонта обыкновенной воды на 12 фут. и 10 дюймов.

День, предшествовавший наводнению, был самый неприятный: с самого утра шел дождь и дул холодный ветер. Барометр упал вдруг на один дюйм. К вечеру непогода еще усилилась. Булгарин пишет: „В 7 часов я уже видел на адмиралтейской башне сигнальные фонари для предостережения жителей от наводнения. В ночь настала ужасная буря; сильные порывы юго-западного ветра потрясали кровли и окна, стекла звучали от плесков крупных дождевых капель. Беспечные жители столицы спокойно почивали. С рассветом мы увидали, что вода чрезвычайно возвысилась в каналах и сильно в них волновалась. Сначала появлялись на улицах только люди, вышедшие из домов своих за делами, но около 10 часов утра, при постепенной прибыли воды, толпы любопытных устремились на берега Невы, которая высоко поднималась пенистыми волнами и с ужасным шумом и брызгами разбивала их о гранитные берега. Когда жители Адмиралтейской стороны еще не предвидели несчастья, низменные места, лежащие по берегами Финского залива и при устье Невы, были затоплены, и жители Гавани, Канонирского острова, Гутуевского, деревень: Емельяновки, Тентелевой и казенного Чугунного завода, близ Екатерингофа, терпели бедствие. Невозможно описать того ужасного явления, которому были свидетелями люди, бывшие в это время на берегу Финского залива и чудесно спасшиеся от гибели. Необозримое пространство вод казалось кипящей пучиной, над которой распростерт был туман от брызг волн, гонимых против течения и разбиваемых ревущими вихрями. Белая пена клубилась над водяными громадами, который, беспрестанно увеличиваясь, наконец, яростно устремились на берег. Множество деревянных построек не могли противостоять огромной массы воды и с треском обрушились. Люди спасались, как могли, в уцелевшие дома, на бревнах, плавающих кровлях, воротах и т. д. Многие погибли, как и домашний скот и пожитки. Вода беспрестанно прибывала и, наконец, ринулась на весь город. В одно мгновение вода полилась через края набережных реки и всех каналов, через подземные трубы она хлынула в виде фонтанов.

„Трудно представить ce6е смятение и ужас жителей: погреба, подвалы и все нижнее жилье тотчас наполнились водой; каждый спасал что мог и выносился наверх, оставляя в добычу воде свое имущество. Некоторые, слишком заботливые о вещах и товарах, погибли в погребах; толпы народа, бывшего на улидах, бросились в дома, другие спешили в свои жилища, но прибывавшая вода принудила их искать спасенья, где кто мог. Кареты и дрожки, которые сперва разъезжали по воде, начали всплывать и спасаться на высоких местах и по чужим дворам. В первом часу пополудни, весь город, за исключением Литейной, Каретной и Рождественской частей, был залит водой, везде почти в рост человека, а в некоторых низких местах (как, например, на перекрестке Большой Мещанской и Вознесенских улиц и у Каменного моста) более нежели на полторы сажени. Вид из окон дома Котомина (дом, где лавка Елисеева, у Полицейского моста) был ужасный и необыкновенный.

„Разъяренные волны свирепствовали на Дворцовой площади, которая с Невой составляла одно огромное озеро, изливавшееся Невскими проспектом, как широкой рекой, до самого Аничковского моста. Мойка, подобно всеми каналами, скрылась от взоров и соединилась с водами, покрывавшими улицы, по которым неслись леса, бревна, дрова, мебель. Вскоре мертвое молчание водворилось на улицах. Около двух часов появился на Невском проспекте, на двенадцативесельном катере, военный генерал-губернатор, граф М. А. Милорадович, для подания помощи и ободрения жителей. Несколько небольших лодок проехало по Морской и еще большой катер с несколькими людьми разного звания, спасшимися от погибели на берегу Невы, причалили к дому Косиковского. Близ Смоленского поля, на Петербургской стороне и вообще в местах низких, занятых деревянными строениями, вода смыла последние до основания и улицы загромоздила лесом, дровами и даже хижинами; кое-где лежали изломанные барки; одно паровое судно большой величины, с завода Берда, очутилось в Коломне, возле сада католического митрополита. На Неве все мосты были сорваны, за исключением Самсошевского и соединяющего Каменный остров с Петербургской стороной. Каменные и чугунные мосты все уцелели, но гранитная набережная Невы сильно пострадала, многие камни были сдвинуты с места или опрокинуты. В третьем часу пополудни вода начала сбывать, в 7 часов начали уже ездить в экипажах по улицам“.

Другой очевидец этого наводнения, Башуцкий, описывает его так: „Зрелище уничтожения и гибели было ужасно. Зимний дворец, как скала, стоял среди бурного моря, выдерживая со всех сторон натиск волн, с ревом разбивавшихся о крепкие его стены и орошавших их брызгами почти до верхнего этажа. На Неве вода кипела, как в котле, и с неимоверной силой обратила вспять течение реки; набережные дома казались парусами кораблей, нырявших среди волн; мосты были сорваны и разнесены на части; два тяжелых плашкоута сели на гранитный парапет против Летнего сада; барки и другие суда с быстротой молнии неслись как щепки вверх по реке; люди с отчаянием, с распростертыми руками, в оцепенении ожидали неминуемой гибели; огромные массы гранита были сдвинуты с места или вовсе опрокинуты.

„На площади против дворца — другая картина: под небом, почти черным, темная вода вертелась как в огромном водоворот; по воздуху, высоко и быстро крутясь, носились широкие листы железа, сорванные с крыши нового строения главного штаба; буря играла ими как пухом; два длинные деревянные тротуара, поперек между заборов недооконченного здания, сделали плотину, на которую волны упирали с ревом и, достигнув высоты ее, полились в Малую Миллионную; в Большую Миллионную, через узкий переулок, выходящий на Неву, вдвинуло водой огромную барку, перегородившую улицу. Люди, застигнутые водой, лезли в окна, на фонари, цеплялись за карнизы и балконы домов, прятались на вершинах дерев, носаженных вокруг бульвара, садились на империалы карет. На Неве плыли товары в тюках, у 1-го кадетского корпуса стояли барки, возле здания 12 коллегий (нынешний университет) тоже две барки с сеном.

„По линиям Васильевского острова всюду были разметаны барки с дровами и угольями; к балкону одного дома пристали два больших транспортных судна, два таких внесло в узкий переулок, часть разбитого сельдяного буяна занесена была бурей на Петербургскую сторону.

„У Троицкой церкви стояло несколько барок с огромным грузом. По улицам Адмиралтейской части плавали могильные кресты, занесенные с кладбища", и т. д.

Еще один очевидец этого несчастья, Самуил Аллер (см. его книгу: Описание наводнения 1824), говорит, что улица перед Летним садом, да и самый сад, завалены были дровами и бревнами, деревянными крестами с могил, и подле сада на возвышение набережной взошли два плашкоута Троицкого моста, а между ними барка и железная решетка, приготовленная у Суворовской площади для нового через Неву моста.

Все берега Невы были завалены судами, будками и разным хламом. Особенно был загроможден проспект 9-й линии, где со всех сторон под грудами развалин были видны трупы людей и домашнего скота; также множество животных лежали полумертвыми от усталости после борьбы с водой и т. д.

Много рассказов про это наводнение находим в письмах Ив. Ив. Мартынова, известного профессора и журналиста карамзинской эпохи. Наводнение 1824 года совершенно разорило почтенного ученого и в конец лишило его всего движимого и недвижимого имущества. Вот нисколько эпизодов, записанных им: по словам Мартынова, вода на Васильевском острове стала прибывать в 8 часов утра; в это время она разливалась по 11-й линии, у стен его дома; через час ученый уже плакал, видя, какъ вся его библиотека, которую он собирал более тридцати лет, составленная, большей частью, из редких и дорогих книг, преспокойно уплывала из разбитого на улицу окна. „Прошло за три часа, — продолжает он, — но вода все прибывает; казалось, ветер свистит и свирепствует еще сильнее; волны на очищенных ими от заборов и всякого лесу огородах вздымаются, как на море; брызги воды отрываются от валов, сердитых и белых, и часто пошатывается наш мезонин, и сердце замирает. Без сомнения, сорвало бы и наш мезонин и нас унесло бы, еслибы с той стороны, откуда дул ветер, не было довольно высокого сарая. Вдруг затрещали в зале и в других комватах стекла, и вот мимо моего дома несет сорванный парник, сарай, хлев или домик, с живыми или с мертвыми, придавленными людьми или животными; там плывут на бревнах; влезают на попадающиеся на дороге деревья..." При этом Мартынов рассказывает, как один работник, сидя верхом на лошади и держась за ее уши, горько обливался слезами и прямо приплыл к ним верхом. „Себя-то мне не жаль, — говорит он, когда ввели его наверх: — а что подумает хозяин, коли лошадь не сбережена".

Вода, по свидетельству Мартынова, была около его дома выше сажени. Прислуга его, жившая во флигеле, разломала потолок и вылезла на чердак, потому что вода была до самаго потолка и пробиралась уже на чердак... Одна женщина, лишась прюта, бежит по воде, выбирая для этого высокие места, с малолетней дочерью, но вода быстро прибывает... мать уже не находить возможности к спасению жизни дочери, о своей уже не думает, вдруг видит позади себя солдата, плывущего на бревне, и бросает к нему через голову свое детище. Солдат подхватывает дитя, а бедная мать на его глазах погружается в воду и утопает.

Сосед Мартынова спасся со своей женою на большой двери, сорванной бурей; трепещущий муж держал в руках курицу, а жена собачку. Они, как после сами рассказывали, прощались друг с другом и приготовлялись к смерти. Невеселые картины видел Мартынов из своего домика. Здесь человек спасает свою жизнь, плывя в чане, там — ухватясь за гвоздь плывущего домика, на разрушенной крыше которого сидит кошка или собака; оторванная дверь служила подпорой голове лошади и т. д.

Даже такие забавные эпизоды, как сиг, заплывший в подвал императорской публичной библиотеки, не могут потешить при общем бедствии. В переполохе один армянский священник на армянском кладбище привязал себя в церкви к стене веревкой, дабы, в случае, если он потонет, то, по крайней мере, не унесло бы его трупа без вести, так как это и случилось действительно с другими.

К одному англичанину принесло водой гроб, вырытый из земли, его приятеля, которого он похоронил за два дня до наводнения. От полиции была повестка с объявлешем, кто из обывателей нашел гроб с непогребенным покойником, унесенный со Смоленского кладбища, и кто представит его, тому дано будет 500 рублей. К одному владельцу дома на Выборгской стороне принесло водой в пустом сахарном ящике грудного младенца; утром после наводнения он слышит детский крик, идут к месту, где слышен крик, и находят ребенка, он улыбается; нашедший принимает его к себе на воспитание. Мартынов говорит, что на другой день наводнения иные плакали, другие радовались, одни разорились, другие пользовались их разорением. Так, после воды, Мартынову попадались солдаты, мужики и женщины с полными ведрами какой-то жидкости. — Что это? — спросил он. — Патока, —- отвечали. — Откуда? — А вот на бирже размыло сахарный песок. На бирже убыло сахару до 300000 пудов, соли столько же, вина более нежели на ¹/₂ миллиона рублей, 900000 пуд. муки и других товаров на многие миллионы. Уж какое раздолье! И действительно, — замечает он, — я посмотрел на показанное место и увидел множество людей, с ведрами и другой посудой, собирающих патоку у забора, где навалены были горы сахарного песку, и весело болтающих о том, кто сколько поймал утопших. Этого мало, едва успела войдти вода, как начались грабежи. Мартынов в первое же утро застал у себя одного такого доброго молодца, с дубинкой, собиравшего что ему угодно, — Что ты делаешь? — спросил он его с негодованием. — Ищу вчерашнего дня! — мрачно отвечал он, укладывая чужое добро в свой большой мешок.

Были, впрочем, и такие добрые люди, которые на чужом несчастье не созидали своего, но с опасностью для своей жизни спасали других. Так один мужичок в продолжение нескольких часов спас четырнадцать душ; затем Соколов, секретарь Российской академии, живший в верхнем этаже, спас пятнадцать человек погибающих, подавая им веревки.

Содержавшиеся в исправительном доме преступники, во время наводнения, были выпущены на свободу, но не все захотели ею воспользоваться и с самоотвержением бросились спасать утопавших в соседнем доме старых бедных женщин и по пояс в воде выносили их.

Генерал Бенкендорф сам перешел через набережную, где вода доходила ему до плеч, сел не без труда в катер, которым командовал мичман гвардейского экипажа Беляев, и при опаснейшем плавании, продолжавшемся до 3-х часов ночи, успел спасти множество людей. Полковник Герман, получив высочайшее приказание отправиться в Коломну, в казармы гвардейского экипажа, для рассылки судов на помощь погибающих, поехал из дворца в курьерской тележке, но должен был бросить ее на дороге и сесть верхом на лошадь, которую вскоре переменил, и наконец с величайшим трудом и опасностью доехал в лодке до казарм и исполнил возложенное на него поручение. В шесть часов вечера он возвратился во дворец пешком, по пояс в воде, поддерживаемый отправленным с ним матросом. Мичман Миллер спас 12 человек, ездя от Галерной улицы к Исаакиевскому мосту и по Неве, принимая погибающих к себе на катер. Капитан Скрыдлов, на небольшом судне, спас сто человек. Государь наградил Бенкендорфа бриллиантовой табакеркой. Герман получил св. Анну 2-й степени, Миллер и Беляев — св. Владимира 4-й степени. Часовой л.-гв. Преображенского полка Михаил Петров не оставлял во время наводнения своего поста у Летнего сада, пока не приказал ему того ефрейтор Фома Малышев, подвергавшийся сам опасности для спасения его, потому что должен был брести к нему по пояс в воде и бороться с яростью валов, покрывавших тогда набережную.

Другой гвардейский солдат, посланный с заставы с донесением, проходя Сенную, слышит плач ребенка, плавающего на столе в нижнем этаже. Служитель останавливается, борется несколько времени с обязанностью службы и с состраданием, но последнее чувство берет верх, он, перекрестясь, кидается в воду и спасает ребенка. Между тем, вода прибывает; он, не колеблясь, кидает свой кивер, сажает ребенка на голову и таким образом выносит его из опасности.

Сострадание к утопающим во время наводнения в Петербурге особенно ярко высказывалось между простолюдинами. Так крестьянин Иван Сысин видит, что в квартире Степана Морейского вода была вышиной более двух аршин и что там погибают четыре женщины и в числе последних старуха 90 лет; он верхом на лошади подъезжает к дому, выбивает стекла в окнах и спасает погибающих.

Шкиперъ шкуны, принадлежавшей купцу Бруну, подавал помощь весь день утопающим и спас 23 человека. Аудитор Климов спас от потопления 12 человек. Плотники казенного Чугунного завода, бывшие в одном доме на Петергофской дороге, пообедав, легли отдыхать; двое из четырнадцати человек пошли спать на чердак. Когда вода стала прибывать, двенадцать товарищей стали кричать; крики, к счастью, разбудили двух спавших на чердаке; которые тотчас принялись за топоры, и, прорубив отверстие в потолке, вытащили их на чердак одного за другим, и потом все спаслись на крыше.

Купец Ларшнов, живший в Чекушах, видя близкую гибель своего жилища, сколотил наскоро из бревен и досок плот, на который и перебрался с женой и двумя малолетними детьми. Плот этот понесло бурей прямо к дому брата его, но вдруг порывом ветра он неожиданно разделяется, и на одной половине остались дети, которых и понесло через Неву к заводу Берда; здесь их спасают заводские pa6oчиe, а другую половину плота принимает брат Ларионова.

К происшествиям, заслуживающим особенного внимания, нельзя не отнести и следующего случая. Бедная вдова, жившая в Гавани в низеньком домике, при наступлении воды должна была со всеми детьми взлезть на крышу, но, к ее ужасу, вскоре она увидела большое судно, с быстротой несшееся прямо на их дом. Бдова, видя неминуемую смерть, уже отчаивалась быть живой, как вдруг на их счастье судно засело вблизи от них между большими деревьями и стало для них так удачно, что защитило их не только от волн и наноса других судов, но даже от ветра.

Другой чиновник, живший в той же Гавани, был вынужден во время наводнения со всем своим семейством перебраться на чердак, куда успел также втащить и необходимые вещи. Вода, впрочем, все прибывала и уже касалась потолка. Несчастные стали помышлять перебраться на крышу, как вдруг увидели несшееся на них судно; ужас объял их, и они уже ждали гибели; но судно набегает на дом и к общей радости срывает только крышу с потолком...

В той же местности, бедный чиновник, отправляясь на службу, оставил больную жену с большим семейством в убогой лачужке, приказав для плотников, которые придут для поправки крыши, поставить в печь большой котел с картофелем. Печь еще не истопилась, как вода наполнила хижину; все семейство успело перебраться на печь, бедная мать ежеминутно видела с ужасом, как вода все более и более прибывала и готовила ей с детьми неизбежную смерть. Дети стали просить есть, мать вспомнила про картофель и с трудом достала его из печки. Утолив голод, дети уснули. К счастью, вода не дошла на полвершка до того места, где они сидели, и скоро сбыла. Настало уже утро, но никто не приходил освободить их, тщетно они кричали и просили помощи. Наконец, на третий день крики их услышали, и они были спасены отцем, который уже отчаивался их найти в живых, так как вся та местность была завалена хламом и развалинами домов, так что не видно было и следов домика, и только через двое суток он мог до него добраться. Дети и жена его все время заточения питались картофелем.

Жена одного солдата пошла за покупками в рынок и заперла комнату, оставив там двух малюток своих. По дороге она была застигнута водой и принуждена искать спасенья в чужом доме. С рассветом, на другое утро, спешит она домой и с горестью думает, что не найдет в живых своих детей. Но, отворяя двери, к величайшей радости и счастью, она находит своих малюток, спящих на столе посредине комнаты... Приход матери разбудил детей, которые ей рассказывали: „Мама, мы играли в компате, и как вода стала входить сюда, то мы вскочили на стул, а потом на стол. Нас очень забавляло, как стол начал плавать по комнате, а когда он стал подыматься, то мы не могли устоять на нем, а легли и проспали, покуда ты не пришла к нам“.

В одной из частей, более других потерпевшей от наводнения, жили три сестры, снискивавшие себе пропитание рукоделием. Две из этих сестер долго трудились, отказывая себе часто в необходимом для того, чтоб отложить что-нибудь для своей младшей сестры на приданое. Таким образом они сберегли и накопили в небольшом сундуке несколько нужных вещей из белья и деньгами до 2000 рублей. Неожиданное бедствие умчало и разрушило все ими накопленное богатство. Полуразвалившаяся их светелка, кое-как державшаяся на нескольких бревнах, была прибита волнами к берегу, где под разным хламом был найден сундучек, по раскрытии которого увидели чистое белье, платье и деньги, бережно завернутые в узелок, но кому принадлежал сундучек, не было признака; в вещах, впрочем, еще было найдено евангелие, на белом листе которого видна была отметка, что оно подарено такой-то. И вот, эта-то надпись и дала возможность полиции отыскать владелиц сундучка и возвратить его им в целости.

Рассказам после наводнения не было конца. П. А. Каратыгин в своих воспоминаниях говорит о скряге Копейкине, проживавшем на Каменноостровском проспекте (дом Копейкина стоял на площади, где теперь Большой проспект), что он во время наводнения сидел у себя на заборе с багром в руках и, пользуясь даровщинкой, ловил приплывающие к нему дрова; иные несчастные, застигнутые водой на улице, искали спасения и карабкались на его забор, и он не только не подавал им помощи, но с жестокостью спихивал их багром в воду. Этот отвратительный скаред не остался, однако, без наказания: по приговору суда, он был посажен в тюрьму и лишен доброго имени.

В. А. Каратыгин, который во время наводнения был с товарищами на репетиции, разсказывал, что, между прочим, их забавляла в театре возня подпольных крыс и мышей, который подняли пронзительный писк, прыгая по креслам, лезли на стены и искали снасения в верхних ложах¹. Наводнение, как ватерпас, ясно обозначило низменную и возвышенную местность Петербурга. Так, например, на Невском проспекте вода выступила не более полуаршина, за Аничковым мостом количество воды было весьма незначительно, за Троицким переулком ее уже почти не было, на Песках и на Охте никто и не подозревал этого бедствия. Зато на Петербургской и местами на Выборгской стороне она возвысилась более сажени, а в Галерной гавани доходила до крыш домов. Особенно сильно бушевала вода на Смоленском поле и кладбище, представляя картину полного разрушения.

Вода хлынула на кладбище со страшной силой, все кладбищенские заборы были свалены, мосты и мостки уничтожены; кресты с могил унесены на Выборгскую сторону, где в морском госпитале всю зиму ими топили печи; также земляные насыпи на могилах смыты, каменья и металлические надгробные плиты сдвинуты с места и занесены землею.

Деревянная церковь была размыта, в большой каменной вода влилась в подвал и уничтожила хранившиеся там церковные документы. Вода затопила и богадельню; три старушки думали спастись на печке и потонули, другие убежали на чердак и там спаслись.

11 ноября, имнератор Александр I, осматривая следы разрушения на Смоленском кладбище, вошел в церковь, в которой, установленной во всю ширину гробами, служили вечерню. Государь приложился к образу и вышел на паперть, утешал пострадавших от наводнения богаделенок и приказал снабдить их теплой одеждой².

На Смоленском кладбище также и многие свежие могилы были размыты водой и множество гробов всплыло. Рассказывали, как передает И. А. Каратыгин, что одна молодая вдова, проживавшая в одной из линий Васильевского острова, накануне похоронила на Смоленском своего стараго супруга, над прахом которого не расположена была долго плакать и терзаться, потому что покойный сожитель мучил ее своей ревностью. Проводив его на место вечного упокоения, она также думала найти, наконец, душевное спокойствие, но каков же был ее ужас, когда вечером рокового дня она увидала гроб своего сожителя у самаго крыльца ее дома! Нечего делать, пришлось бедной вдовушке вторично хоронить своего неугомонного супруга.

После наводнения, весь утонувший скот в Петербурге был отвезен на Смоленское поле, где и курилась огромнейшая жертва Посейдону-истребителю; всего скота: свиней, лошадей, коров, быков, в Петербурге погибло 3600 голов. Между четвертой и пятой линиями на Васильевском острове затонуло целое большое стадо черкасских быков.

Известный пиита того времени, граф Хвостов, почтил четвероногих утопленников следующим стихотворением:

Император Александр Павлович изыскивал все способы, чтобы облегчить и утешить несчастных, пострадавших от этой страшной катастрофы. Мартынов пишет, что он видел на Чугунном заводе ужасы опустошения, которые превосходили ужасы Галерной гавани; здесь государь открывал трупы семейств, потонувших на этом заводе: „какими потоками слез орошал ангел наш, при вопле и рыдании окружавших его несчастливцев, переживших наводнение, как он утешал их, сам неутешный". Мартынов разсказывает³, что это зрелище было тем трогательнее, что трупы не походили на обыкновенных утопленников, и были как живые; особенно на щеках детей, казалось, играл еще румянец.

Объезжая наиболее пострадавшие прибрежные места, на Петергофской дороге, Александр I посетил одно селение, которое было совершенно уничтожено наводнением. Разоренные крестьяне собрались вокруг императора и горько плакали. Вызвав из среды их старичка, государь велел ему рассказывать, кто и что потерял? Старик начал по-своему: „Все, батюшка царь, все погибло: вот у афтово домишко весь унесло и с рухлядью, и с животом, а у афтово двух коней, четырех коров затопило, у афтово" и т. д. „Хорошо, — сказал император: — это все у Афтова, а у других что погибло?“ Тогда объяснили государю, что старик употреблял афтово вместо этого. Посмеясь своей ошибке, государь приказал выстроить на высокой насыпи нынешнюю красивую деревню и назвать ее „Афтово".

Тысячи семейств, пострадавших от наводнения, тотчас же получили помощь; дом военного губернатора был немедленно открыт и обращен в приют несчастным, лишившимся крова; одного хлеба в первый же день было роздано на 3500 руб. Каждый день сюда приходило до 500 человек и жило более 250 ч. Разоренными наводнением также щедро выдавались и денежные noco6ия. По поводу щедрой выдачи денег рассказывают следующий забавный случай. Одна дама является к графу Милорадовичу, вся в слезах. — Верно вы не получили вспоможения? — спрашивает ее военный губернатор, — Нет! на нас Бог прогневался, — отвечает рыдающая дама: — у всех вода была, а у нас ее не было; все получили вознаграждение, а мы не имели этого счастья!..

Мартынов в своих письмах говорит: „Чрезвычайно замечательно то обстоятельство, что нашлись люди, которые наперед предчувствовали общее бедствие — одни с помощью инстинкта, другие с помощью примет, третьи при пособии наук. Аптекар Имсен за два дня до наводнения перебрался из нижнего этажа в верхний. Приятель спрашивал, зачем он это делает, и стал над ним подшучивать. — „Я буду смеяться, когда вы будете плакать“, — услышали от него в ответ. Тогдашний физик и механик Роспини за несколько дней до наводнения увидел, что барометр его упал так низко, как он никогда не слыхал. Это обстоятельство его так встревожило, что он чуть не помешался в уме.

Одна дама передавала Мартынову, что в августе 1824 года, гуляя на Петровском острове, она заметила, что муравьи необыкновенно высоко сделали свои запасные магазины, именно на верхней перекладине ворот. — Что это значит? — спросила она прогуливавшегося с ней старого начальника брандвахты Лебедева, — Это весьма дурно, сударыня, — отвечал старик: — в тот год, когда быть наводнению, муравьи всегда делают гнезда свои на местах возвышенных. В нынешнем году быть большой воде; советую вам поселиться как можно выше.

В одном доме, кошка, окотившаяся за несколько дней до наводнения, перенесла своих котят накануне наводнения на ту ступеньку лестницы, до которой вода не возвысилась.

Приводим главные отметки высоты воды: на Елагином острове от 7 до 10 футов; на Каменном острове — от 6 до 9 футов; на Крестовском — от 3 до 8 футов; на Аптекарском — 6 и 7, 6 футов; на Петербургской стороне, у лазарета Гренадерского полка — 7 футов; у встречи Большого проспекта и Каменноостровского — 7, 6; у второго кадетского корпуса — 5, 3; на Васильевском острове, у больницы Марии Магдалины — 7 ф.; в Галерной — 10, 8 ф.; у биржи, в сквере — 6, 5 ф.; у академии художеств — 5, 4; на левой стороне Невы, у Адмиралтейства — 5 ф.; на Невском, против Казанского собора — 4, 1; у Большого театра — 5 ф.; на набережной Фонтанки, при начале, у училища Правоведения на 5 ф.; у Чернышева моста на 6 ф.; на Садовой улице и Сенной площади — 5, 3 ф.; у станции царскосельской железной дороги — 5, 4; в конце Обводного канала и Эстляндской улицы — 6, 3 ф.

По плану Петербурга, хранящемуся в правлении первого округа, с отметками высоты поднявшейся воды и очертанием, где была граница наводнения, черта последнего, начиная с северо-востока, проходила следующим образом: на Выборгской стороне, вдоль Большого Сампсоньевского проспекта, еще переходя несколько через него; потом, огибая медико-хирургическую академию, по Ломаному пер. и Нижегородской улице, черта проходит по нынешней Самарской улице, приближаясь к Неве, потом продолжается вдоль Симбирской улицы и несколько выше Нового арсенала сливается с берегом Невы; к северу черта пересекала Сердобольскую улицу на половине, так что на Ланском шоссе спасался от воды скот. На левой стороне Невы черта наводнения отделялась от Невы у самого перевоза, у Смольного монастыря; далее черта идет прямо вниз по Неве, между ней и Воскресенской набережной, и у Литейного пр. отходит от Невы по Гагаринской улице. Здесь площадь наводнения быстро уширилась, и граница шла прямо к выдающемуся углу Фонтанки, где Екатерининский институт, и далее захватывала более половины Семеновского плаца, перерезывая угол, где от Обводного канала отделяется Введенский канал, позади Егерской церкви. Границей наводнения на левой стороне Невы были: Сериевская улица, у штаба генерал-фельдцейхмейстера и Невский пр., у Аничкова моста, на правой стороне Фонтанки.

Высокие места города, где воды не было: Охта, Пески, Литейная, Александро-Невская и Московская, отчасти Адмиралтейская, 1-й участок. Некоторые места Александро-Невской и Московской частей возвышаются над поверхностью воды более двух сажен. Известно, что почва Петербурга при постройке города постепенно возвышалась; так, еще в Павловское время, во время работ у Исаакиевской церкви, найдено насыпи 14 футов; при рытье водопроводных труб, у Полицейского моста, к дому Росмана, не могли отыскать материка на 9 ф. глубины; у Владимирской церкви найдено насыпи З¹/₂ фута, у Знаменья, как и у церкви Рождества, так и по всей Ямской, нет нисколько насыпи (отсюда даже вывезено, со времени существования Петербурга несколько миллионов кубических саженей песку).

В 1842 году, считалось, что с основания Петербурга, Адмиралтейская часть поднялась на 4¹/₂ фута, Литейная и Рождественская — на 7 футов, Васильевская — от 2 до 4 ф., Петербургская и Выборгская — на 2¹/₂ фута.

На Невском пр., против Казанского собора, в 1861 году, была открыта бревенчатая дорога на 1¹/₂ аршина ниже нынешней поверхности улицы.

После наводнения 1824 года гибельной высоты воды в Петербурге уже не было, хотя за последние шестьдесят лет она и возвышалась несколько раз. Так, 29-го дня 1827 года, в 12 часов ночи, она поднялась на 4 фута 11 дюймов, но вскоре, через час, начала сбывать. Такое возвышение воды в июне месяце было необыкновенное.

Обыкновенная эпоха наводнений в Петербурге — вторая половина осени и редко в первой половине августа.

В 1830 году, декабря 15-го, в 12 час. утра, вода возвысилась до 5-ти футов и одного дюйма, не доставало 11-ти дюймов, чтобы вода сравнялась с берегами.

Через три года, 17-го августа, при сильном ветре, вода сильно пошла на прибыль и достигла уже пяти футов, как вдруг ветер переменился, и вода быстро сбыла.

Затем возвышение воды в Петербурге, принадлежащее к числу выдающихся по своим размерам и последствиям, случилось дважды в семидесятых годах. Во время первого наводнения она держалась около суток на высоте более 3-х футов иротив ординара, а в 1879 году вода достигла высшего предела — 6-ти футов 8-ми дюймов. В этот день Галерная Гавань была затоплена до 17-й линии; на Смоленском поле бушевали волны, и гаванские чиновники на челноках разъезжали довольно свободно. Большой и Средний проспекты, на протяжение Смоленского поля, представляли одно сплошное водное пространство. Елагин, Крестовский и Каменный острова были потонлены, на Большой Неве, против Горного корпуса, вода тоже выходила из берегов и затопляла часть сложенных товаров на берегу.

Несчастий с людьми в последнее наводнение не было: в городе были приняты надлежащие меры предосторожности, и ежеминутно учащавшаяся пальба с Петропавловской крепости давала знать об угрожавшей опасности жителям подвальных и нижних этажей.

¹ - 9-го ноября, театры по высочайшему повелению были закрыты. 24-го ноября был первый спектакль в пользу бедных, пострадавших от наводнения; давали трагедию „Пожарский" и „Принцесса Требизондская", камедия-балетъ кн. Шаховского. См. „Записки Каратыгина", стр. 125.

² - См. свящ. Опатовича: „Смоленское кладбище".

³ - Подобных сцен Мартынов видел множество; так он описывает: „У соседа моего, Гоф..., в подвале плавали две утонувшие женщины, у другого соседа, Геракова, потонуло семь человек; одна из этих жертв подносит ко лбу своему руку, с тремя сложенными перстами, чтоб перекреститься; другая — держит в руке двадцатипятирублевую бумажку" и т. д.