Летний дворец в царствование императора Александра I служил многим нашим сановникам в летнее время жилищем: в нем жили военный министр князь Горчаков в 1815 году, в следующем году — бывший министр юстиции князь Лобанов-Ростовский, в 1822 году — военный генерал-губернатор граф Милорадович и после него министр финансов граф Канкрин.

В прошедшем столетии все общественные развлечения давались на Царицыном лугу и в Летнем саду. В дни таких празднеств на одном из бастионов Петропавловской крепости выставляли флаг и производились пушечные выстрелы, по которым все и должны были спешить на гулянье. (Царицын луг при Петре назывался „Потешным полем“. В 1818 году его уже начали называть не Царицыным лугом, а „Марсовым полем“).

При императоре Петре в Летнем саду обносили посетителей вином, и даже дамы не были изъяты от угощения водкой. Церемониал угощения совершался в следующей форме: в сад являлись гвардейские солдаты с носилками, на которых был поставлен большой ушат с простым вином. Обходя гостей, они подносили каждому большой ковш за здоровье полковника, т. е. царя. Отказывавшиеся были насильно принуждаемы к питью маиорами, которые нарочно для этой цели ходили за ушатом. Сад во время подношения запирался, и никто не смел без позволения царя выйти из него. Такие праздненства обыкновенно кончались всегда фейерверком, или „огненной потехой".

Летний сад и позднее был местом различных гуляний. Уильям Кокс, посетивший Петербург в 1778 году, описывает одно своеобразное пиршество, которое давал откупщик, наживший в четыре года огромное состояние (вероятно, он намекал здесь на Лонгинова). Сдавая откуп, он счел нужным в виде благодарности устроить праздник народу, обогатившему его; праздник по обыкновению дан был в Летнем саду, о чем заранее по всему городу были разосланы афиши; вот что гласила эта любопытная афиша: „В честь высочайшего дня тезоименитства ее императорского величества представляется от усердия благодарности, от здешнего гражданина, народный пир и увеселение в разных забавах с музыкой на Царицыном лугу и в Летнем саду сего ноября 25-го дня, пополудни в 2-м часу, где представлены будут столы с яствами, угощение вином, пивом, медом и проч., которое будетъ происходить для порядка по данным сигналам ракетами:

„1-е к чарке вина,

„2-е к столам,

„3-е к ренским винам, пиву, полпиву и прочего.

Гости собрались около двух часов, — как говорит Кокс; огромный полукруглый стол был завален всякого рода яствами, сложенными самым разнообразным способом: высокие пирамиды из ломтей хлеба с икрой, вяленой осетриной, карпов и другой рыбы, украшались раками, луковицами, огурцами. В различных местах сада стояли рядами бочки и боченки с водкой, пивом и квасом. В числе других диковин был огромный картонный кит, начиненный сушенной рыбой и другими съестными припасами и покрытый скатертью, серебряной и золотой парчей. Кроме того, были устроены различные игры и увеселения: ледяные горы, карусели и т. п.; два шеста, около двадцати футов высоты, виднелись своими флагами, и на верхушке была положена монета, в виде приза. Праздник вышел очень оживленным, в нем было участвующих до 40000 душ обоего пола. Праздник этот, впрочем, ознаменовался довольно печальными последствиями. Многие из валявшихся на земле пьяных замерзли; немало людей погибло в драке; другие, возвращаясь по домам поздней порой, были ограблены и убиты в уединенных кварталах города. Число таких жертв, по наведенным справкам, доходило до 400 человек.

По поводу этого праздника написана императрицей Екатериной II записка к генерал-полицеймейстеру С.-Петербурга Д. В. Волкову. Государыня упоминает в ней о 370 лицах, погибших от пьянства.

Печальную репутацию приобрел в мае 1830 года и пруд в Летнем саду: в нем утонула влюбленная безнадежно молодая девица.

В Екатерининское время, в Летний сад привлекала толпы гуляющих роговая музыка придворных егерей; хор придворной роговой музыки отличался великолепной обмундировкой: сперва одежда музыкантов была зеленого цвета, отделанная золотым позументом; потом зеленые комзолы были заменены красными, а небольшие шапочки с изображешем золотого сокола — трехугольными черными шляпами с плюмажами из белых перьев. В торжественных случаях егеря-музыканты являлись в штиблетах и с напудренными волосами. Частные хоры роговой музыки одеты были также на манер придворных егерей.

На месте нынешнего Инженерного замка был построен Петром, для Екатерины, небольшой летний дом, комнаты которого были роскошно отделаны и убраны превосходной мебелью и лучшими картинами. Вокруг дома был разведен сад, названный „Императрицыным“.

В 1740 году, на обширном лугу за этим садом, почти вплоть до Итальянской улицы, начали разводить другой сад.

В 1747 году его еще увеличили до нынешнего Михайловского дворца, в глубину всей Михайловской площади, а в ширину до Екатерининского канала. Онъ был изрезан множеством крестообразных узких аллей и дорожек и представлял совершенно другой характер, нежели Летний сад императора Петра I. Этот обширный сад был украшен фигурно стрижеными деревьями, узорчатыми клумбами, а в Итальянской улице имел огромный цветник, по бокам с прудами, с множеством зеленых переходов и с большим лабиринтом позади. По середине сада тянулся так называемый „Глухой-Канал“. Все это место впоследствии было неоднократно изменяемо, расширяемо, урезываемо и постепенно вошло в настоящие границы. Сад, по преданию, разбивал пленный швед, по фамилии Шредер. Дворец, построенный для Екатерины, редко был посещаем государыней, и мало-помалу пришел в такую ветхость, что, при вступлении своем на престол, Анна Иоанновна приказала его разобрать и выстроить новый, гораздо обширнее. Постройка дворца хотя и была окончена при жизни императрицы, но переехать в него удалось только Елисавете Петровне, в 1742 году. Она приказала убрать его роскошною мебелью, взятой из конфискованного имущества Миниха. Императрица полюбила дворец и часто жила в нем; там родился 20-го сентября 1754 года император Павелъ I и долго жил во время своего малолетства. В этом дворце происходили праздники и торжества по случаю мира, заключенноя Петром III с Пруссией. В этом же дворце Екатерина II принимала официальные поздравления дипломатического корпуса по вступлении на престол. Сюда же она возвратилась торжественно с войском на третий день по восшествию на престол из Петергофа. Здесь же она получила известие о кончине Петра III.

Дворец вскоре императрица разлюбила, а Павел I в феврале 1797 года приказал сломать его. Дворец был построен графом Растрелли.

Противъ Летнего дворца, на другой стороне Фонтанки, несколько наискось, стоялъ довольно обширный деревянный дом с мезонином; он назывался запасным дворцом, или двором; сюда из дворцовых волостей привозили отовсюду разные припасы. Излинние припасы продавались за самую дешевую цену жителям города.

Затем, еще в прошедшем столетии, пониже Екатерингофа, на берегу, существовали два летних дворца: Анпенгоф и подле него Елисаветгоф. Дворцы эти были деревянные, одноэтажные, с небольшими садиками. Оба дворца были подарены Петром цесаревнам: Анне Петровне и Елисавете Петровне. В конце царствования Екатерины II от них оставался один фундамент.

Императрица Елизавета жила в своем дворце на Царицыном лугу, но больше в другом, у Зеленого моста (теперь Полицейский); она имела обыкновение спать в разных местах, так что заранее нельзя было знать, где она ляжет. Это приписывали тому, что она превращала ночь в день и день в ночь. В 11 часов вечера она отправлялась только в театр, и кто из придворных не являлся за нею туда, с того брали 50 рублей штрафу. По рассказам современников, государыня кушала немало и каждое блюдо запивала глотком сладкаго вина. Она в особенности любила токайское вино. В среду и пятницу у государыни вечерний столь был после полуночи, по тому что она строго соблюдала постные дни, а покушать любила хорошо, и чтоб избежать постного масла, от которого ее тошнило, она дожидалась первого часа следующего непостного дня, когда ужин был сервирован уже скоромный. У государыни был превосходный фарфоровый сервиз, все блюда которого были с крышками, сделанными на подобие кабаньей головы, кочана капусты, окорока и т. п.

Екатерингофский дворец заложен Петром весной 1711 года, в память первой победы, одержанной им в виду того места 6-го мая 1703 года; здесь Петр, в звании капитана бомбардирской роты, взял два шведских судна и вместе с любимцем своим Меншиковым награжден орденом св. Андрея Первозванного. Адмирал Головин, первый кавалер этого ордена, сам украсил царя знаками оного. Император назвал дворец Екатерингоф и подарил его супруге своей Екатерине. Дворец, построенный Петром, был деревянный, одноэтажный; вместе с этим дворцом был им сооружен на небольшом островке между Екатерингофом, Гутуевым островом и входом в Неву, каменный дворец с башней, названный „Подзорным"; там Петр любил жить в уединении и ждать прихода кораблей, из Кронштадта. Позднее, при императрице Елизавете, в Подзорном дворце содержался под арестом фельдмаршал Апраксин, где и был над ним совершен кригс-рат. Апраксин сидел под присмотром капрала. Раз императрица Елизавета, едучи в Петербург, заметила на крыльце Апраксина и приказала немедля кончить его дело, и если не окажется ничего нового, то объявить ему тотчас и без доклада ее монаршую милость. Презус, как рассказывает И. В. Лопухин, надоумил ассесоров, что когда по допросе он скажет им: „приступим к последним“, то это будет значить объявить монаршую милость: „Что-ж, господа, приступим к последнему?“ — Старик от этого слова задрожал, подумав, что станут пытать его, и тут же умер с испуга. Остров, где стоял Подзорный дворец, у шведов назывался „Овчий остров". Островок этот сохранил название Подзорного до настоящего времени, но дворец обращен в адмиралтейские магазины.

В царствование Елизаветы Петровны, Екатерингофский дворец был возведен в двух-этажное здание, но боковые стены остались те же самые, как были при Петре, хотя дворец сделали обширнее, нежели прежде, пристроили еще отделение от каминной комнаты с двух-этажной залой. В обоих этажах дворца сделали 21 комнату; в нижнем этаже сохранили убранство комнат в том самом виде, как было при Петре, вверху же покои убрали довольно пышно, во вкусе новейшего уже времени. Вот в каком виде был возобновленный дворец: перед спальней императора стоял шкаф, в котором хранился его синий кафтан с золотым шитьем по борту и рукавам; этот кафтан Петр носил в сражениях. В спальне стояла старая сосновая простая кровать, по преданию, сколоченная руками императора. Наволочки, как и одеяло, были шелковые, некогда зеленые, с нашивными золотыми орлами. В спальне висела картина фламандской школы с изображением морского вида; напротив кровати находилось старинное зеркало и стоял поставец с китайскими чашками; перед постелью висела икона Владимирской Богоматери.

В столовой стоял штучный банкетный стол, сделанный из лиственницы, доставленной Петру из Архангельска. За этим столом государ любил беседоват с Апраксиным, Шереметьевым, Меншиковым. Каминная комната в нижнем этаже дворца была приемной, в ней он давал аудиенцию, принимал рапорты о выходящих кораблях и т. д. Над камином в этой комнате был помещен большой компас, имевший сообщение с флюгером на крыше дворца.

В верхнем этаже, в угловой комнате, было резное, в виде барельефа, изображение Петра в лаврах, потом под чехлом деревянная табакерка его работы, пожалованная им поручику Иосифу Ботому. Тут же лежала другая табакерка, подаренная им жене купца Марье Барсуковой, часы, жалованные вышневолоцкому купцу Сердюкову, подрядчику при постройке Вышневолоцких шлюзов. Часы эти Сердюкову Петр подарил по случаю следующего приключения. На Сердюкова былъ сделан ложный донос в отсутствие Петра; Сердюков был взят в крепость. При осмотре канала Петр заметил, что работы шли не так, как он приказывал. Он потребовал строителя. Государю донесли, что Сердюков взят под стражу; царь разгневался и тотчас поехал в Петербург, сам прошел в крепость, где содержался Сердюков, расспросил его, за что его арестовали, и, узнав, что он невиновен, поцеловал его и приказал тотчас же отправиться в Вышний-Волочек, на работы канала; при прощании подарил ему на память эти часы¹.

Во дворце стояли также большие английские часы с музыкой, работы Торнтона, бой и музыку которых император так любил, что в 1693 году писал из Вологды к боярину Тихону Никитичу Стрешневу: „Пожалуй, отпиши, что мои любезные органы станутъ играть, и какие танцы". Эти часы здесь сохранялись еще в сороковых годах нынешнего столетия, в футляре с хрустальными столбиками; на маятнике этих часов было миниатюрное изображеше Петра Великого в голубом русском полукафтане и в порфире. Петр изображен был в самой цветущей своей молодости, двадцатичетырех лет. Играли эти часы двенадцать пьес, название которых было выписано на стальном круге. Кроме этого миниатюрного изображения императора, в Екатерингофском дворце до сего времени сохраняются три его портрета, списанных с него при жизни.

На верху в одной из комнат помещалась библиотека, касающаяся только до жизни и дел императора Петра. Всех книг по реестру было сто томов, в красивых переплетах с золотыми гербами и надписью: „Екатерингофского дворца". До сих пор на верху имеются две комнаты, убранные китайскими вещами; в одной из них, при входе с лестницы, модель китайской галеры и два китайских фонаря; в ближней к ней комнате хранятся китайские лакированные фарфоровые ширмы, с живописным изображешем церемониального шествия китайского императора со свитой; там же стоят китайские шкафы, комод и бюро и две большие картины на дереве с наклеенными и раскрашенными фигурами из слоновой кости. Картины имеют и оборотную сторону.

Здесь же хранятся несколько еще и других китайских вещей. Все эти вещи привезены при жизни Петра из Пекина нашим полномочным посланником лейб-гвардии капитаном Львом Измайловым, на покупку которых при отъезде из Петербурга Измайлову было выдано десять тысяч рублей. Две крайние комнаты с противоположной стороны дворца сохранили также первобытное богатое убранство времен Елизаветы Петровны. Стены этих комнат обиты: крайняя богатым белым бархатом, с цветами, а следующая — атласным штофом, изделия С.-Петербургской мануфактуры 1729 года. К сожалению, штоф и бархат, укрывавший некогда мебель здешнего дворца, лет двадцать тому назад снят придворным обойщиком Туром и заменен дешевым ситцем и шерстяной материей. В настоящее время дворец оклеен китайскими шелковыми обоями, найденными на чердаке Таврического дворца. В одной из комнат верхнего этажа имеется двенадцать тканых картин работы русских художников; работы эти относятся ко времени существования мануфактур-коллегии. Из картин заслуживают внимания: „Апостол Иаков", „Купающаяся Вирсавия“, вытканная в 1727 году, „Орел, схвативший голубя", — в 1733 году, „Сусанна" — в 1739 году, „Собаки в бойне", вытканная в 1755 году, тканый вензель Петра I. Одна из картин в этой комнате, с изображением цветов и плодов, принадлежит иностранному художнику Бароку. Несомненно, что эти картины имеют ценное значение, как первые наши русские гобеленовые обои.

Большая часть описанных нами вещей и теперь сохраняются в Екатерингофском дворце; их любовно, более тридцати лет, сберегает старик, придворный служитель Шатров, каждый день бережно стирая с них вековую пыль.

Вся местность, где лежит Екатерингоф, не раз терпела от наводнения; так в числе документов, хранящихся в московском архиве, имеется одна бумага, в которой говорится, что по определению Канцелярии от Строений, 12 мая 1741 года, состоявшемуся вследствие рапорта спичнего и столярного дела мастера Фонболеса, велено было последнему в Екатерингофском дворце произвести починки повреждений, происшедших от больших прибылых вод.

В царствование Елизаветы, лес, находящийся между ручкой и большой дорогой в Екатерингоф, был обнесен высоким частоколом и в нем был зверинец для оленей.

Императрица Елизавета не очень часто ездила в Екатерингоф; она, как известно, была характера веселого и не любила картин грустных, а чтобы посетить Екатерингофский дворец, ей надо было проехать два кладбища: Екатерингофское и Вознесенское. Раз во время такого проезда в Екатерингоф мимо тамошнего кладбища, императрица обратила на него особенное внимание, и оно ей очень не понравилось. Действительно, картина была непривлекательна: дурно зарытые тела издавали запах, могилы представляли о дне ямы, крестов не было. Все это произвело на императрицу удручающее внечатление, и она на другой день послала указ генералу П. С. Сумарокову, гласивший следующее: „Имеющему за Калинкиным мостом, едучи к Екатерингофу, кладбище мертвых тел, тако ж и у Вознесенской церкви, насыпать землей выше, чтоб от того духу происходить не могло" и т. д. Кладбище, которое видела императрица Елизавета за Калинкиным мостом, теперь находится во владении г. Гейнца; в начале нынешнего столетия место это называлось „огородом на могилах". Таких огородов на могилах в Петербурге существует помимо этого еще два: самый большой из них находится на Выборгской стороне, в ограде Самсошевской церкви, а другой на Карповке, близ сада графини Лаваль.

Екатерингоф в 1796 году присоединена к городу и причислен к новоучрежденной тогда 4-ой Адмиралтейской части. Не смотря на то, что по новому положению Екатерингоф лежал в черте города, ему дали привилегию, по которой гуляющим дозволялось курит табак.

В 1800 г., император Павел поручил Екатерингоф графу фон-дер-Палену, бывшему тогда генерал-губернатором Петербурга.

В 1804 году, Екатерингоф был передан в ведение графа А. С. Строгонова. Этими мерами, однако, Екатерингоф не выходил из запустения; дворец приходил в ветхость; лес был еще обнесен частоколом; в саду, топком по самому местоположению, образовались болота, и осенью и в дождливое лето Екатерингоф был непроходим.

В 1823 году, с.-петербургский военный генерал-губернатор, граф М. А. Милорадович, обратил особенное свое внимание на это место и представил на высочайшее утверждение план нового устройства Екатерингофа и немедленно приступил к работам. С весны до осени 1828 года все было приведено к окончанию под надзором инженер-полковника Сакера и градского главы Жербина. Красивейшие постройки, павильон, беседки и вокзал были возведены молодым архитектором Монфераном, тогда еще не прославившимся постройкой Исаакиевского собора. В одно лето вырыт канал, по сторонам его сделана насыпь, отделяющая два пруда, близь которых, из уважения к памяти великого строителя, сохранены деревья, при нем насаженные. Через канал переброшен легкий чугунный мостик. При входе на мостик с двух сторон сделаны в виде трех арок фигурные ворота. Против лежащий Гутуевский остров был тоже расчищен, и самые рыбачьи дома на нем возведены в стиле сельских строений окрестностей Рима. На правой руке от трех-паркового моста, на выдавшейся песчаной косе, омываемой Невой, было выведено большое готическое деревянное здание на каменном фундаменте, с решетчатыми фигурными окнами, галлереями и высоким бельведером. Здание это носило имя „Фермы“, здесь жил летом граф Милорадович.

Кроме этого здания, по Екатерингофскому парку было рассеяно множество и других построек. В чаще от дороги стояла продолговатая четыреугольная палатка, красиво драпированная, где была кондитерская, и затем еще восьмиугольный павильон с четырьмя портиками; перед каждым из них лежали два чугунных льва, на которых были утверждены столбы павильона. Шпиль был обит белым железом, с боков кровли были изображены прыгающие зверьки. На лугу был устроен детский садик с китайской беседкой, стояли качели, маленькая карусель, гимнастические игры, кегли и т. д. В лесу к Черной речке выстроена русская изба с широкими распашными тесовыми воротами, с пестрой высокой голубятней, с деревянным кружком на окнах и крыше; на створчатых ставнях были размалеваны яркими красками цветы в горшках; на широком дворе возвышались висячие качели на зеленых столбах, в палатке дымился огромный самовар, продавался янтарный мед, бархатное пиво, московская селянка, ботвинья с лососиной, жиром подернутая, и другие явства. Главным зданием в саду Екатерингофа был вокзал, в мавританском вкусе, с огромной ротондой, к которой примыкали с двух сторон два павильона; купол ротонды был голубой с золотыми полосами, на высоком шпиле веял флаг; перед ротондой, на больших пьедесталах, поставлены были две огромные вазы, наполненные цветами. В самой ротонде помещалась круглая зала для летних балов и концертов; хоры в ней, построенные полукружьем, предназначались для музыкантов. В прочих отделениях шли красивые залы и комнаты. Содержателем этого вокзала долгое время был купец Егарев, отец известного петербургского антрепренера, В. Н. Егарева.

В сороковых и пятидесятых годах особенно славились в Екатерингофе песенники с табачной фабрики В. Г. Жукова. Здесь они кочевали лагерем во время сенокоса на Екатерингофских лугах, сопровождая работу пением и плясками. Екатерингоф в эти годы служил любимым местом воскресных прогулок жителей Коломны, Семеновского и Измайловского полков, отправлявшихся туда обыкновенно водой. В то время там настроено было много дач, и даже наше тогдашнее театральное начальство в лице известного драматурга князя Шаховского перевозило сюда взрослых талантливых воспитанниц театральной школы. На этой даче, по словамъ Р. М. Зотова², граф Милорадович проводил свои вечера, любуясь развивающимися дарованиями. Об этой даче было много толков в городе, и толпа волокит осаждала по вечерам заборы дачи, и сквозь решетки происходили разные переговоры, размен писем, и все, что можно было, как передает тот же Зотов в своих автобиографических записках.

Перерождение Екатерингофа в 1823 году внушило графу Д. И. Хвостову написать на этот случай торжественную оду. Благодарный устроитель Екатерингофа гр. Милорадович приказал, на вечные времена, повесить портрет поэта в зале вокзала и долгое время посетители Екатерингофской ротонды любовались чертами певца Кубры с оригинальною подписью „Э Катрингофа Бард“.

В 1840 году, Екатерингофский дворец было поведено ремонтировать. В пятидесятых годах, часть редких вещей Петровского времени перешла на хранение в Имнераторский Эрмитаж.

Недалеко от Екатерингофа, в Калинкинской деревне, Петр выстроил двухэтажный каменный дом (тот самый, где теперь Калинкинская больница), назвали его „шпалерным мануфактурным двором“, и выписал сюда из Парижа мастеров, и в числе их известного художника Бурденя, к которому и отдал несколько русских мальчиков для изучения этого ремесла. На фабрике, кроме шерстяных шпалер, делали шторы и парчи.

Вправо от этой мануфактуры, по левому берегу Фонтанки, царь завел прядильный дом, где до 80 старух, под надзором старой голландки, ткали пряжу, добротой и тонкостью не уступавшую голландской.

В этот прядильный дом, позднее, при императрице Елизавете, заключали женщин за разгульную жизнь.

В Екатерингофе установлено ежегодное гулянье 1-го мая, повторяющееся и в Троицын день. В настоящее время Екатерингоф представляет полное запустение, пруды покрыты плесенью, а окружающая атмосфера пропитана зловошем и удушливым запахом, распространяемым вблизи стоящим костеобжигательным заводом.

¹ - Часы Сердюкова доставил в Екатерингофский дворец инженерный генерал Сакер. Прочие же вещи были поднесены графу М. А. Милорадовичу потомками прежних владельцев, при ремонтировке дворца.

² - См. его: „Театральные воспоминания", Спб., 1859 г., стр. 61.