ЧИСЛЕ самых старинных дворцов в Петербурге, созданных руками Петра I, известны: домик царя на Петербургской стороне, дворец его в Летнем саду (или, вернее, Екатерины) и затем Екатерингофский дворец. Первый из этих дворцов построен сардамскими плотниками по образцу домов рабочих в Сардаме. Здание домика, длиною около девяти сажень и шириной в три сделано из обтесанных с обеих сторон бревен, крыто дощечками в виде черепицы и состоит из двух небольших комнат, разделенных узкими сенями и кухней; домик вначале был выкрашен под кирпич в голландском вкусе, на крыше посредине была укреплена мортира, а по обоим углам две пылающие бомбы. Как первая, так и вторая деревянные. Внутренние стены комнат были обиты выбеленной холстиной; косяки, двери, ставни и все семнадцать окон были расписаны букетами разных цветов; рамы в окнах сделаны из свинцовых желобков. В комнате, при входе с правой стороны, Петр обыкновенно занимался делами и принимал своих сановников, а другая служила столовой и спальней. В одной из этих комнат теперь устроена часовня, где поставлен образ Спасителя и висит молитва „Отче наш“, написанная рукой дочери Петра, Елизаветы; часовня открыта императором Николаем. В другой комнате из предметов петровских времен можно видеть два шкафа, два комода, деревянный стул с кожаной подушкой, собственной работы Петра Великого; скамейка, в футляре, сделанная также самим императором, на которой он летом, в ясную погоду, часто сиживал у дверей своего домика и любовался кейзер-флагом, развевавшимся на государевом бастеоне; рама оконная с свинцовым переплетом — также его работы; все вещи из дубового дерева. Затем, там же хранятся: деревянная рюмка, точеная самим царем, изорванный парус и ялик с веслами и шестом, работы государя. К сожалению, многие эти вещи подкрашены и подновлены в пятидесятых годах. На стене около двери висит план Петербурга начала XVIII столетия, очень плохой; он помещен в позднейшее время.

К этому домику, по преданию, Петр в качестве кормчего привел первое торговое фрисландское судно с товарами, угостил обедом шкипера, который никак не мог себе представить, что был во дворце у императора, и обошелся с Петром по-товарищески. Государь, заметив его ошибку, представил ему жену. Шкиперъ подарил ей сыр, сказав, что подобного она никогда не ела, и, довольный ее ответом, вынув из-под полы кусок полотна, просил принять на рубашки. „Ну, Катя, сказал Петр, ты теперь будешь нарядна и горда, как императрица! Какая ты счастливая! Тебе бы век не видать таких рубашек!“ Шкипер просил поцеловать его за подарок. В эту минуту, как рассказывает Штелин, вошел к царю Меншиков в орденах и, не зная ничего, стал докладывать почтительно о делах. Шкипер смутился. Но царь приказал выйти Меншикову и убедил голландца, что в Петербурге господа со звездами и лентами нередко являются с любезностями ко всякому, кто имеет деньги, чтобы занять, у него, и советовал беречься их. Голландский купец поверил царю и сталъ продавать ему свои товары, и только под конец, когда к царю явился капитан с рапортом о смене, кудец понял шутку царя, упал к его ногам и просил извинения. Петр милостиво поднял его, купил все его товары и вдобавок пожаловал ему многие привилегти на будущее время.

Саженях в двадцати от дворца, где теперь дома церковнослужителей Петропавловского собора, стоял дом князя Меншикова, своей архитектурой очень походивший на кирку. В этом доме в 1716 году жил герцог Курляндский, муж Анны Иоанновны, впоследствии императрицы. Напротив домика Петра (где теперь пеньковый буян) стоял в 1712 году деревянный дом петербургского обер-коменданта Романа Вилимовича Брюса¹. Десять лет спустя, здесь помещался синод. Против дома Брюса шли казенные постоялые дворы для всех приезжающих в Петербург; в то время указом было воспрещено принимать на квартиры в частные дома. Перед постоялыми дворами находились первые в городе мясные и рыбные лавки и садки. На мысе, к Большой Невке, стоял дом канцлера графа Головкина, построенный в 1710 году из камня, добытого в развалинах укреплений Ниеншанца; внизу дома к реке был мост; соседом Головкина был заклятый враг его, вице-канцлер барон Шафиров; дом последнего впоследствии, когда он впал в немилость, был от него отобран в казну. В этом доме в 1726 году происходило первое публичное заседание академии наук; по словами Бергхольца, зала в этом доме была самая обширная и лучшая во всеми Петербурге. Возле дома Шафирова стоял дом И. П. Строева, — в этом доме после помещалась гимназия; соседом Строева был Кон. Ник. Зотов, сын известого шута князя-папы. Невдалеке от него же в Большой Дворянской находился дом и другово шута, тоже князя-папы, Бутурлина. На доме последнего был выстроен большой купол, украшенный изображешем Бахуса. Этого Бутурлина по смерти Зотова насильно женили на вдове последнего. По словами Бергхольца, новобрачные провели первую ночь в пирамиде на Троицкой площади. Пирамида была освещена только внутри и сделана была вся в скважинах, в которой было видно все, происходившее там внутри.

Кроме князя-папы, при Петре была еще „князь-игуменья санктпитербургская“, разбитная и угодливая, пьяная старуха Гжевская. Шутиху эту Петр приставил к жене своего наследника для надзора и тайных доносов о ее поведении.

Екатерина II велела покрыть домики Петра каменным футляром для сбережения на будущие времена. Домик Петра во время наводнения, бывшего 7-го ноября 1824 года, потерпел незначительные повреждения, которые тогда же были исправлены.

Существующий посейчас дворец в Летнем саду, как гласит предание, был построен Петром для возбуждения в первоначальных обывателях Петербурга охоты строиться на Адмиралтейской стороне, потому что до того времени (1711 г.) все строились в заречных чаетях города².

Дворец этот строился четыре года и назначался для императрицы Екатерины I; стены, как и фундамент, дворца выводил Микети. Вот указ Петра I о постройке этого дворца: „На Летнем дворце в палатах штукатурной работой делать вновь между окнами верхними и нижними, как баудиректоръ даст; фреджи делать так, как начата лестница, которую в сенях сделать столярную работу дубом, как шар; круглую лестницу, что на переход, сделать голландским манером, с перилами из дуба же; в поварне выкласть плитками стены и на верху сделать другую поварню и также плитками выкласть; железо, которое в поставках, медью окрыть; в огороде сделать грот с погребами и ватер-кунтом, о чем пропорции взять у баудиректора, о котором ему же приказали; оранжереи отделать по тексту, каков даст он же, баудиректор". Над верхними строками этого указа Петр написал: „чтоб сделать нынешним летом“.

Петр особенно заботился о лесах и садах Петербурга и, желая возбудить примером охоту к лесоводству, сам сажал дубовые леса. Так он выбрал на петербургской дороге место для питомника дубовых деревьев, огородил его частоколом и собственноручно прибил указ, чтобы никто не смел портить деревья. Против порубки дерев он издал строгие законы; главный лесничий Кафтырев, чтоб удержать порубку, вынужден был, в виде угрозы, поставить чрез кажды пять верста виселицы. При Петре и позднее, в царствование Екатерины II, почти при каждом доме были сады; лет пятьдесят тому назад в центре Петербурга числилось 1688 садов. Особенно богата была садами местность вблизи Владимирской церкви и по Загородному проспекту. Здесь на нашей памяти напротив мещанской управы существовал роскошный сад с затейливыми беседками, мостиками и вековыми деревьями, в числе которых рос большой вековой клен, перевитый по средине в кольцо; по преданию, это сделал Петр. Дом этот когда-то был дворцом, затем принадлежал купцу Нечаеву.

Он сломан в восьмидесятом году нынешнего столетия; в этом доме в пятидесятых годах жилъ М. И. Глинка.

В прошедшем столетии, в Петербурге существовало три Летних дворца, которые могут быть названы дворцами Петра I, Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны. Все они находились в разных концах летнего сада; первый из них, который мы и теперь видим на берегу Фонтанки, основан Петром в 1711 году, одновременно с Летним садом.

Петр I особенно любил свой новый Летний сад, в котором сам трудился над разбитием плана, посадкой дерев и т. д. Он всюду искал мастеров и, в Ревеле встретив гановерского уроженца садовника Гаспара Фохта (1718 г.), разговорился с ним об его искусстве. Фохт очень понравился ему и был приглашен приехат в Петербург. Не смея отказать государю, Фохт, однакож, отнекивался, ссылаясь, что скучает о жене и детях, оставленных им в отечестве. Петр требовал настоятельно и назначил срок, к которому он должен был явиться в Петербург. Фохт к назначенному времени npиexaл в Петербург. Но каково же было удивление Фохта, когда, явясь к царю во дворец, он встретил там жену и детей! Летний и Аптекарский сад разведены Фохтом.

Летний сад занимал пространство всего нынешнего сада и части Марсова поля; длинные его аллеи были усажены липами, частью еще живыми, но, к сожалению, погибающими, частью дубами и частью плодовыми деревьями. Из Москвы Петру привозили ильмовые деревья, из Киева — грабины; голландский резидент Брандт посылал царю цветы „красивые", но Петр требовал „душистых“, удивлялся, как пионы (шесть кустов) присланы были в целости, жалел, что не присылают калуферу, мяты. Из Нарвы было приказано выкопать с землей и прислать майорану, белых лилий, лип толщиной в объеме до 15 дюймов.

В последние годы Петр особенно заботился о своем любимом „парадисе", выписывал из Соликамска кедры, из Данцига барбарисовые семена и розаны, из Швеции яблони и т. д. Дорожки Летнего сада были обсажены сибирским гороховником, таволгой и зеленицей. Как уже мы упоминали, в Летнем саду было несколько фонтанов, в бассейне одного из них сидел тюлень. Фонтаны были устроены в 1718 году, к которому относится прорытие Лиговскаго канала, проведенного единственно для снабжения водой фонтанов и каскадов Летнего сада. Фонтаны действовали до половины царствования Екатерина II, приказавшей уничтожить их по совету Бецкого и Остермана, которым государыня подарила водопроводные трубы и свинцовые статуи. Эти свиндовые фигуры из Эзоповых басен, с письменными объяснениями за стеклами в рамках, были поставлены на небольшой площадке перед гротом. Причиной уничтожения фонтанов, как и многих вековых деревьев в Летнем саду, была страшная буря 10-го сентября 1777 года. Сохраняющиеся доныне с железными скобами деревья и на боку с подставленными костылями остались от того времени.

В саду был устроен искусственный грот, с лестницей на верх, украшенный морскими раковинами; он существовал еще в начале нынешнего столетия; точно такой же грот сохранился на Литейной, в саду графа Шереметева, в котором торгует букинист. На месте грота в двадцатых годах был построен каменный кофейный дом, где лет тридцать содержал кондитерскую итальянец Пияцци, содержавший еще и другую кондитерскую в так называемом Палерояль (теперь дом, принадлежащий театральной дирекции, у Александрийского театра) и ресторацию Феникс в Толмазовом переулке.

Перед гротом, как мы уже сказали, помещались площадки с свинцовыми фигурами. Здесь стояли скамейки и столы с играми и питьями. Площадки эти назывались: Apxиepeйcкая, Шкиперская, Дамская. На месте, где теперь стоит решетка Летнего сада (начата она в 1778 году и окончена в 1784), при Екатерине I, по случаю бракосочетания великой княжны Анны Петровны с герцогом Голштинским, была построена для торжеств большая деревянная галерея и зала с четырьмя комнатами по сторонам; зала имело одиннадцать окон по фасаду вдоль набережной Невы.

В 1731 году, императрица Анна велела сломать эту залу и на ее месте выстроить новый дворец. Последний, по вступлении на престол Елисаветы, был сломан. Дворец был одноэтажный, но очень обширный, и отличался чрезвычайно богатым убранством, которое можно было видеть сквозь зеркальные стекла окон, бывшие тогда редкостью. Здесь жил император Петръ II; здесь же умерла Анна Иоанновна и выставлено было ее тело до погребения; отсюда же перевезли в Зимний дворец младенца императора Иоанна Антоновича; тут же было прочтение завещания императрицы, провозглашение регентства Бирона и присяга малолетнему императору, и затем из этого же дворца, в ночь на 8-е ноября 1740, был арестован Бирон Минихом. Когда Бирон был арестован и отвезен в Шлиссельбург, то с этого дворца был сорван с фронтона огромный медный герб Бирона (этот герб в 1847 году сохранялся в сенатском архиве; цел ли он еще теперь, не знаем).

По преданию, здесь же было известное, неразгаданное явление перед смертью Анны Иоанновны. Вот как рассказывают этот случай современники³: „За несколько дней до смерти Анны Иоанновны, караул стоял в комнате, возле тронной залы, часовой был у открытых дверей. Императрица уже удалилась во внутренние покои; было уже за полночь, и офицер уселся, чтобы вздремнуть. Вдруг часовой зовет на караул, солдаты выстроились, офицер вынул шпагу, чтобы отдать честь. Все видят — императрица ходит по тронной зале взад и вперед, склоня задумчиво голову, не обращая ни на кого внимания. Весь взвод стоит в ожидании, но, наконец, странность ночной прогулки по тронной зале начинает всех смущать. Офицер, видя, что государыня не желает идти из залы, решается, наконец, пройти другим ходом и спросить, не знает ли кто намеpeний императрицы. Тут он встречает Бирона и рапортует ему. — Не может быть, — говорит Бирон: — я сейчас от государыни, она ушла в спальню ложиться. — Взгляните сами, она в тронной зале. — Бирон идет и тоже видит ее. — Это что нибудь не так, здесь или заговор, или обман, чтобы действовать на солдат, — говорит он, бежит к императрице и уговаривает ее выйдти, чтобы в глазах караула изобличить самозванку, пользующуюся некоторыми сходством с ней, чтобы морочить людей. Императрица решается выйдти, как была в пудермантеле. Бирон идет с ней. Они видят женщину, поразительно похожую на императрицу, которая нимало не смущается. — Дерзкая! — говорит Бирон, и вызвал весь караул; солдаты и все присутствующее видят „две Анны Иоанновны“, из которых настоящую и призрак можно было отличить от другой только по наряду и по тому, что она пришла с Бироном. Императрица, постояв минуту в удивлении, подходит к ней, говоря: „Кто ты? Зачем ты пришла?" Не отвечая ни слова, привидение пятится, не сводя глаз с императрицы, к трону, всходить на него, и на ступенях, обращая глаза еще раз на императрицу, исчезает. Императрица обращается к Бирону и произносить: Это моя смерть, — и уходит к себе".

В настоящее время, как и в старину, дворец в Летнем саду имеет стены белые; наличники у окон и дверей обиты деревянными планками, а над окнами сделаны барельефы; карниз, архитрав и фриз под орнаментом выкрашены желтой краской. Крыша белого железа, на ней кровельные листы положены накрест. По углам крыши сделаны были четыре дракона, выкрашенные белой краской, на вершине крыши флюгер с медным вызолоченным конем. В нижнем и верхнем этажах по одиннадцати комнат. Стены в большей части комнат покрыты в виде шпалер выбеленной холстиной и обнесены филенчатыми панелями с разными фигурами. Плафоны живописные, с аллегорическими изображениями, в лепных рамках; двери везде из ореха и дуба с резной работой на некоторых, как, например, в спальне изображено распятие, работы самого императора.

Стены в кухне и очаг выложены глазурными синими изразцами.

Из редкостей в этом дворце сохранились часы голландскиe с тремя циферблатами, показывавшие время, ветры и атмосферу; часы были куплены в Голландии самим императором. Они в футляре из орехового дерева; первый циферблат, с тремя стрелками, медным маятником и гирей; второй, показывающий ветры, имеет бронзовую стрелку, в которой утвержден в стене медный станок с колесами, а от него к верху крыши железный шпиль, поддерживающий флюгер; третий циферблат указывал состояние воздуха посредством одной стальной стрелки, к которой в стене приделан железный станок, а к нему барометр. Над циферблатами, три круглых, орехового дерева, рамки с восьмью стеклами каждая. Император Павел приказал эти часы перенести в Михайловский дворец, но в 1820 году они опять поставлены в Летнем дворце, на прежнем месте.

В дворце хранится портрет Петра Великого, писанный в рост в латах с датским орденом. В 1833 году, он, по приказанию Николая Павловича, был передан из коллекции Мраморнаго дворца в домик Петра, но, за неимением там удобного места, поставлен в Летнем дворце. Из других достопримечательностей в этом дворце имеется шкаф орехового дерева, работу которого приписывают Петру; в одном из ящиков этого шкафа, по преданию, царь прятал свои ботфорты, а в другом белье; затем две рамы, с жестяными переплетами, — из них одна вделана в стене коридора, а другая хранится в особой верхней комнате, также работы императора; здесь же хранится часть мебели, бывшей в кабинете, Петра Великого, тоже его работы, из простого дерева, окрашенного желтой краской: три стула и одно кресло. Сюда же доставлена в 1835 году из Зимнего дворца стальная мебель поднесенная Екатерине II тульскими оружейниками.

Несомненно, что Летний сад получил свое название от этого Летнего дома. В описываемое время, как уже мы упомянули, Летний сад занимал большее пространство: теперешний Царицын луг тоже входил в него. Этот луг был весь усажен красивыми низкими кустарниками, между которыми извивались широкие дороги для экипажной езды; в саду били фонтаны, шумели каскады, фруктовая школа сменялась тенистыми крытыми аллеями, цветниками, прудами. От Летнего дворца большая деревянная пристань вела на Неву и на Фонтанку. Вдоль берега Невы, который был тогда в саду, как нынче берег Фонтанки, можно было пройдти к почтовому двору (где теперь Мраморный дворец). У последнего тоже была большая пристань, перед которой играла по нраздникам музыка.

В мазанковом почтовом дворе сначала была открыта виноторговля, где, по обычаю голландских городов, в полдень играло двенадцать музыкантов на рожках и трубах. Впоследствии сюда был выписан из Данцига почтмейстер, которому было приказано за деньги кормить и давать помещение приезжающим в Петербург. Бергхольц рассказывает, что в его время на этом почтовом дворе стоять было неудобно, потому что все должны были выбираться оттуда, когда царь давал там празднества; это случалось нередко зимой и в дурную погоду. Против почтового двора было устроено особенное помещение для приведенного в первый раз в Poccию, в подарок от персидского шаха, слона; место, где он стоял, называлось „Зверовой двор". Вебер говорит, что его привели в Петербург в апреле 1714 года и прежде всего заставили поклониться до земли перед дворцом. Персиянин, приведший слона, рассказывал, что, когда он с ним прибыл в Астрахань, то слон возбудил такое любопытство, что сотни людей провожали его более сорока верст. По смерти слона, в этом здании помещался известный готорпский глобус, подаренный Петру голштинским герцогом. В Петербург привезли его с большими затруднениями, так как по огромности его надобно было расчищать новые дороги и вырубать леса, причем многие из рабочих лишились жизни. Глобус имел 7¹/₂ сажень в поперечнике, внутри его стоял стол и скамья, на которой могли свободно помещаться двенадцать человек; глобус приводился в движение механизмом, приделанными к столу.

В 1736 году, был выстроен новый „Слоновый двор" для присланного из Персии слона; построен он был на Фонтанке, близ Летнего дворца Елизаветы Петровны (нынешний Михайловский замок); до половины 1741 года, в нем был только один амбар, но после, в сентябре, были выстроены еще два (амбары эти стояли, где теперь Михайловский манеж). Об этом слоне имеются сведения, что во время следования его в Петербург, зимою 1736 года, он остановился на некоторое время в Москве и тогда, по распоряжению кабинета, к нему были посланы два зверовщика: персиянин Ага-Садык и араб Мершариф, состоявшие при прежнем слоне: „дабы оный слон мог к ним признаться так, как и к другим персидским слоновщикам“.

Кроме означенных лиц, при слоновом дворе находился еще „персидский слоновой мастер", или „слоновой учитель" Асатий; на попечение последнего было возложено также лечение и гигиенические прогулки; прогулки эти не всегда обходились благополучно. На Прешпективную улицу, по которой водили слона, всегда собиралось много народа смотреть редкого зверя, преимущественно лейб-гвардейских солдат. Зрители вели себя весьма непристойно, смеялись над вожаками, бранили их и даже бросали в них и в слона палками и каменьями. Вследствиe этого Ага-Садык жаловался своему начальству, что во время провожанья слона бросали как в него, так и в слона, каменьем и палками и многократно избили, и за той опасностью он уже тому более месяца принужден слона не выводить. Вследствие жалобы был приказ „о объявлении обывателям с подпиской о неучинении помешательства слоновщику в провожании слона". На корм слона употреблялось в год сухого тростника 1500 пудов, пшена сорочинского 136 пуд. 35 фун., муки пшеничной 365 пудов, сахару 27 пуд. 36 фун. 4 зол.; корицы, кардамону, гвоздики, мускатных орехов по 7 фуп. 58 зол., шафрану 1 фун. 68 зол., соли 45 пуд., винограднаго вина 40 ведер, водки 60 ведер и т. д.; водка употреблялась для слона лучшего качества; так, раз слоновщики доносили: „К удовольствию слона водка неудобна, понеже явилась с пригарью и некрепка". В конце сентября 1741 года прибыло в Петербург от персидского шаха Надира многочисленное посольство с богатыми дарами для двора; в числе подарков приведено 14 слонов, которые 9-го октября и помещены во вновь выстроенных амбарах.

К прибытию слонов в Петербург, с конца августа, начались приготовления к принятию их. Так, 25-го августа, столярного дела мастер фон-Болес доносил, что Аничковский мост (чрез Фонтанную речку) находится „в немалой ветхости"; настилка на нем в многих местах сгнила и „насквозь пробивается", и что надобно заблаговременно починить. Кроме этого моста, перемощены и укреплены были следующие: через канал, по Немецкой улице, близ Зимнего дворца, подъемный, близ двора ее высочества Елизаветы Петровны; через речку Мойку, против Мошкова переулка, в Греческую улицу; близ Слоноваго двора, проложенный от ворот до Прешпективной дороги через грязь (перемощен на 10 сажен). Против Слоноваго двора к речке Фонтанке для прогулки слонам сделана была площадь, которую приказано именовать Слоновой, и „для лучшей способности всем слонам ради купания сделать в реку скатом удобный мост". Ранее этого еще комиссия приказывала архитекторам Земцову и Шумахеру „обыскать" новый, удобный для означенной цели места. Последние доносили, что хотя место для слоновых амбаров ими и „обыскано" сверх Лиговского канала, при бассейне, которое песчано и высоко, сухо и обросло сосновым лесом; но после тщательного обсуждения дела и по совету персидского слонового мастера Асатия, они пришли к убеждению, что на существующем Слоновом дворе, на Фонтанке, для купания слонов вода лучше и здоровее, чем в Лиговском канале, которая „известковата и твердость в себе имеет". Позднее, в 1744 году, Слоновый двор был, всетаки, переведен сюда, на уголъ Невского и Лиговского канала; урочище это тогда называлось „Пеньки". В царствование Екатерины II место это носило название уже „Старого егерского двора"; оно было огорожено частоколом, на нем рос лес и стояли развалившиеся деревянные постройки, носившие при Анне Иоанновне название Волынского двора. Другой загородный Волынский двор был за Фонтанкой, у Обуховского моста; в деревянных покоях этого двора в то время жил командующий охотой полковник фон-Трескоу, поступивший на место казненного обер-егермейстера Волынского.