По смерти Петра строение лавры продолжалось. По его плану предполагалось сделать полукруглую ограду и внутри двор с замковым вокруг строением; подле монастыря думали выкопать пруд, обвести монастырь судоходным каналом, а на западе от монастыря разбить большой итальянский сад. До 1731 года была сделана стена по обе стороны собора, разбитъ сад с главными аллеями, сделаны цветники, пирамиды и галереи с гербами и около монастыря стена с воротами. Стены монастыря до 30-х годов нынешнего столетя окрашивали в светло-кирпичную краску, что придавало зданию совершенно оригинальный вид. Храм св. Троицы, строенный по плану Петра, был окончен вчерне только в 1753 году², но такъ какъ вскоре в стенах были замечены трещины, то, по приказанию императрицы Елисаветы Петровны (29 марта 1753 года), собор был разобран до основания, и щебень пошел на усыпку Невского проспекта. По расчистке места, новый храм был заложен 30-го августа 1774 года, в присутствии императрицы, под алтарем была заложена серебряная доска с частичкой мощей Андрея Первозваннаго. Храм был окончен и освящен только в 1790 году 30-го августа.

При восшествии на престолъ Павла I-го, тело императора было вынуто⁷ из могилы 13-го ноября 1796 года, 2-го декабря перенесено во дворец и поставлено на троне подле гроба супруги, а 5-го декабря оба гроба перенесены в Петропавловский собор. На гробницах сделана следующая надпись, могущая ввести в заблуждение многих: „Император Петр III родился 10-го февраля 1728 г., погребен 18-го декабря 1796 года. Екатерина II родилась 21-го апреля 1729 г., погребена 18-го декабря 1796 года“. По свидетельству современников, вторичному погребению Петра III предшествовали следующие церемонии. Дня за два до вырытия из могилы тела императора, из Зимнего дворца в Невскую лавру потянулась процессия траурных карет в 7 часов вечера, при 20 градусах мороза. По словам очевидца О. П. Лубяновского⁸, более тридцати карет, обитых черным сукном, цугом в шесть лошадей, тихо тяпулись одна за другой; лошади с головы до земли были в черном же сукне, у каждой шел придворный лакей с факелом в руках, в черной епанче с длинными воротниками и в шляпе с широкими полями, обложенной крепом; в таком же наряде с факелами же в руках лакеи шли с обеих сторонъ у каждой кареты. Кучера сидели в шляпах как под наметами. В каждой карете кавалеры в глубоком трауре держали регалии. Мрак ночи, могильная чернота на людях, на животных и на колесницах, глубокая тишина в многолюдной толпе, зловещий свет от гробовых факелов, бледные от огня лица — все вместе представляло глубоко унылое, потрясающее зрелище. Тело императора, вынутое из земли 19-го ноября⁹, было положено вместе со старым гробом в богато обитый золотым глазетом гроб и поставлено посреди церкви, в которой он был ранее погребен. Император Павел, в сопровождении великих князей, государыни и придворнаго штата прибыл в церковь в 5 часов, вошел в царские врата, взял с престола приготовленную корону, возложил на себя и потом, подойдя к останкам, отца своего, снял с головы своей корону и положил ее на гроб Петра III. При гробе находились в карауле по обеим сторонам шесть кавалергардов в парадном уборе, в головах стояли два капитана гвардии, в ногах четыре пажа. При гробе, пока он стоял в Благовещенской церкви, с 19-го ноября по 2-е декабря, дежурили первых четырех классов особы, под главным начальством генерал-фельдмаршала, графа Ивана Петровича Салтыкова¹⁰. Государь с августейшим семейством за все это время присутствовал на панихидах пять раз и каждый раз прикладывался к руке покойного императора; по преданно гроб вскрывали только на этот момент. Из останков императора уцелели только кости, шляпа, перчатки и ботфорты.

В день перенесения праха императора из Александро-Невского монастыря в Зимний дворец, был назначен торжественный церемониал. Накануне этого дня состоялся особенный военный совет по поводу этой церемонии. Все полки гвардии и все бывшие армейские полки в столице были от лавры до самаго дворца построены шпалерами. Генералы, штаб- и обер-офицеры имели флер на шляпах, шарфах, шпагах и знаках, а все войско на штыках ружей. Командовал войсками кн. Н. В. Репнин; во время шествия печальной процессии производился войсками троекратный беглый огонь, с крепости пушечная пальба и колокольный звон по всем церквам. Печальная процессия с первого шага еще в церкви замялась. Графу Ал. Григ. Орлову было назначено нести императорскую корону, но он зашел в темный уголъ церкви и там навзрыд плакал. С трудом его отыскали и еще с большим трудом убедили следовать в процессии. Государь и великие князья шли за печальной колесницей пешком, мороз стоял в этотъ день довольно большой, впрочем, по имеющимся официальным сведетям, от стужи потерпел один только траурный рыцарь. Гроб Петра III был отвезен с подобающей честью в Зимний дворец и поставлен на катафалк подле тела Екатерины. Н. И. Греч¹¹ в своих воспоминаниях говорит: „Я видел это шествие из окна, в доме Петропавловской церкви. Гвардия стояла по обеим сторонам Невского проспекта; между великанами-гренадерами в изящных светло-зеленых мундирах, с великолепными касками, теснились переведенные в гвардию мелкие гатчинские солдаты, в смешном наряде пруссаков Семилетней войны.

Но общее внимание было обращено на трех человек, несших концы покрова — это были граф Ал. Григ. Орлов¹², князь Барятинский и Пассек. Далее, — продолжаетъ Н. Греч, — я видел оба гроба на одном катафалке и видел шествие обоих гробов по Миллионной и по наведенному на этот случай мосту¹³ от Мраморнаго дворца в крепость".

Об этих похоронах в крепости сохранилось следующее¹⁴: „При начатии панихиды, во время эктении, при раздаче свеч митрополит Гавриил кадил гробы их величеств; по окопчании каждения, во время пения панихиды, несен и опущен в землю гроб императрицы Екатерины Алексеевны, и когда потом несен гроб императора Петра III, в то время духовенство с левой стороны пришло к царскимъ дверям и при опущении окончена панихида и возглашена „вечная память". Потом понесены регалии, и за ними изволил из церкви идти государь с высочайшей фамилей".

Императрица Екатерина II скончалась 6-го ноября 1796 г.; если верить суеверным преданиям, то за несколько еще месяцев до ее смерти были предзнаменования. Так, в июле ужасный громовой удар повредил многие украшения в любимой ее комнате в Эрмитаже. В исторических записках, вышедших в Париже подъ именем Людовика XVIII, находим другое предзнаменование кончины государыни. Авторъ рассказывает, что императрица была вызвана каким-то привидением в тронную залу и что там увидела свою тень, сидящую на престоле. Очевидно, автор записок повторяет уже известное предание о видении императрицы Анны Иоанновны. Рассказывают также, что государыня, садясь в карету, чтобы ехать на бал к графу Самойлову, увидела, как яркий метеор упал за ее каретой. На другой день Екатерина сказала своей приближенной, графине А. А. Матюшкиной: — „Такой случай падения звезды был перед кончиной императрицы Елизаветы, и мне это то же предвещает".

Де-Санглен в своих записках рассказывает, что накануне удара императрица много говорила о смерти короля сардинского и стращала собственной своей кончиной Л. А. Нарышкина. Не было ли это предчувствием? — говорит он. Позднее ему передавала Мар. Сав. Перекусихина и камердинер покойной, Захар Зотов, что в среду, 5 ноября, встав по обыкновению в 7 час. утра, императрица сказала вошедшей к ней Перекусихиной: — „Ныне я умру", — и, указав на часы, прибавила: — Смотри! в первый раз они остановились". — И, матушка, пошли за часовщиком, и часы опять пойдут. — „Ты увидишь", — сказала государыня и, вручив ей 20 тысяч рублей, прибавила: — „Это тебе". После этого государыня выкушала две болышие чашки крепкого кофе, шутила с Перекусихиной и пошла потом в кабинет, где приступила к обыкновенным своим занятиям. Это было в 8 часов; в 10 часов утра комнатные служители удивились долгому ее отсутствию, в тревоге отворили дверь за нишей и увидали императрицу лежащей на полу. Перекусихина и Зотов в ужасе поднимают государыню, выносят и кладут на пол на сафьянном матраце. Доктор Роджерсон тотчас пускает кровь и кладет к ногам шпанские мушки. Государыня не приходит в чувство. Роджерсон делает два прижигания раскаленным железом по обоим плечам императрицы, пытаясь привести ее в чувство, но и это не помогает. Тридцать шесть часов организм государыни борется со смертью. Перекусихина не отходит от тела Екатерины, доктора ежеминутно переминяют платки, которыми обтирали текущую из уст ее материю. Только одно движение живота указывает еще на жизнь в организме; в девятом часу дыхание императрицы становится труднее¹⁵, и, наконец, вздохнув в последний раз, государыня умирает в 9 часов 55 минут.

Башилов в своих „Записках пажа" говорит: „Я был дежурным у дверей той комнаты, где лежало тело государыни; перед этой комнатой сидели все сенные девушки, мамушки и камердинеры и горько плакали по своей благодетельнице. Вдруг отворились двери, и государь с государыней пришли на поклонение к усопшей. Все пали ниц. Государь сказал нам: „Встаньте, я вас никогда не забуду, и все остается при вас". Мы стали на колени, государь сказал нам: „Подите к обер-камергеру, графу Н. П. Шереметеву". Император Павел I прибыл, из Гатчины за сутки до кончины императрицы. Первый его поздравил со вступлешем на престол капитан Талызин, за что получил Св. Анну. Болотова разсказывает, что когда узнал о смерти Екатерины князь П. А. Зубов, ему сделалось дурно, он упал в обморок. Так как при этом было мало людей, то император Павел, забыв свою нелюбовь к этому фавориту, первый подали ему стакан холодной воды и брызгал ему водой в лицо, чтоб привести скорее в чувство.

Вот как описывает свое дежурство, в первую ночь после смерти императрицы, фрейлина Е. В. Новосильцова: „Мы вошли в опочивальню покойной государыни. Она лежала в спальном платье на кровати; при ней тут находились доктор и священник, который читал Eвангелие. Рука ее была протянута, я подошла, поцеловала, и, как я ни была молода, но мне все пришло в голову, что вчера за какое счастье считали целовать эту руку сколько людей. В комнате было очень холодно; я, закутавшись, села в угол, поодаль, подруга моя скоро заснула, доктор вышел зачем-то, а священник подошел ко мне и сказал: „Сударыня, мне очень дурно, я выйду и пришлю другово“. Я ему предложила одеколону и хотела подать воды, но он мне опять сказал: „Нет, этого мне недостаточно, я чувствую, что упаду и только вам наделаю хлопот“. — „Ну, делайте, как знаете“, — отвечала я ему, и он вышел.

„Тут я осталась совершенно одна с телом императрицы, в горнице полутемной, но я не боялась. Взглянув кругом себя, я увидела вдали какую-то картину, которая мне показалась замечательна; я подошла, чтоб ее рассмотреть поближе, оперлась на что-то, перед ней лежащее, — я и не могла сделать иначе. И вдруг из этой массы выскочила голова и закричала: „Что надобно?“ Тут я увидала, что это был камергер N. N., который от холода завернулся в свою шубу. Я его успокоила и просила извинения, что потревожила его. Он опять завернулся в шубу, а я возвратилась на свое место и стала глядеть на императрицу, лежащую с покрытым лицом. Вдруг я увидела, что покрывало на груди ее стало подниматься как бы дыханием; это показалось мне страшным. Я глядела еще пристальнее, и движение стало еще заметнее. Я пошла прямо к постели, чтоб удостовериться в том, что мне виделось. Пока я стояла над нею, не зная, что мне делать и как в этом случае поступить, взошел доктор и спросилъ, что я делаю и зачем стою?... Я ему показала вздымающуюся грудь покойницы и сказала тихо: „Ах, посмотрите; можетъ быть, она жива, какая радость!“ — Он мне на это сказал: „это — движете последней влаги!..."

По рассказам современников, на улицах Петербурга происходили весьма трогательные сцены, точно каждый терял нежнолюбимую мать. Люди всех сословий пешком, в санях и в каретах, встречая своих знакомых, со слезами на глазах, выражали сокрушение о случившемся. Площадь перед дворцом была полна народом; в течение ночи выпал глубокий снег, к утру настала оттепель и заморосил дождь; войска шли ко дворцу в лучших нарядах и шляпах с дорогим плюмажем, увязая в глубоком снегу. На Литейной, на Марсовом поле и на других улицах, перед казармами, стояли аналои со священниками, перед которыми войска и приносили присягу.

Утром 8-го ноября, в 9 часов, столичная нолиция уже успела обнародовать новые правила на счет формы одежды и езды в экипажах. Ряд строгих полицейских приказов предписывал носить пудру, косичку или гарбейтел, и запрещались: круглые шляпы, высокие сапоги, также завязки на башмаках или „culottes"; волосы следовало зачесывать назад, а не на лоб; экипажам и пешеходам вменялось при встрече с императорской фамилией останавливаться...

В Благовещенской церкви погребен величайший из полководцев, Суворов; над его могилой вделана в стене бронзовая доска, украшенная военными аттрибутами, с простой надписью: „Здесь лежит Суворов". По преданию, эпитафию эту сочинил сам Суворов; по другим разсказам, ее сказал Державин. Существует такой рассказ. Перед смертью Суворов пожелал видет маститого поэта. В разговоре с Державиным он, смеясь, спросил его: — „Ну, какую же ты мне напишешь эпитафию?" — По-моему, — отвечал поэт: — слов много ненужно: тут лежит Суворов!" — „Помилуй Боги, как хорошо", — в восторге сказал Суворов¹⁶. Фельдмаршал скончался в доме своего родственника, гр. Д. И. Хвостова, на Никольской набережной, близь Никольского моста. Похороны его происходили в Николин день. Во время выноса из квартиры гроб Суворова никак не мог пройти в узкие двери старинной лестницы, долго бились с этим и, наконец, гроб спустили с балкона. Император Павел, верхом на коне, нетерпеливо ожидал появления тела фельдмаршала, но, так и не дождавшись, уехал и уже потом встретил останки Суворова на углу Малой Садовой и Невского. Этот рассказ нам передавали генерал А. М. Леман, который слышал его от управляющего домом гр. Хвостова¹⁷. Существует еще другой рассказ, что будто уже в церкви при погребении фельдмаршала катафалк в двери не проходили, и не знали, как этому помочь. Но вдруг из числа несших гроб воинов кто-то скомандовал: „Вперед, ребята! Суворов везде проходил!“ — и действительно катафалк прошел в двер.

Царских особ и первых сановников возили на кладбище на дрогах с факельщиками; средний и простой класс, по обыкновению, носили на руках. Над покойниками ставились памятники, по большей части путиловские плиты, а иногда чугунный с простыми надписями. По кончине царевен накладывали траур на шесть недель, и все, не исключая царя, исполняли его строго и нашивали флер и креп на шляпах, шпагах и рукавах.

Из числа великолепных памятников над могилами великих людей славного века Екатерины, которые покоятся в темном помещении Благовещенской церкви, называемом „палаткой", достойны внимания художественные изваяния из бронзы и мрамора: над могилами графа Н. И. Панина, князя Безбородко, Л. А. Нарышкина; на могиле последнего памятник с надписью: „От племени их Петр Великий родился"; затем бюст князя А. А. Вяземского, со следующими строками: „28 лет, до изнеможения сил, отправлял он генерал-прокурорскую должность с твердостью и правотой, и скончался защитником угнетенных и другом несчастных". Мраморная пирамида — Ив. Ив. Бецкаго, на которой видна медаль, поднесенная ему сенатомъ въ 1772 году. Кроме того, здесь покоится основатель Московскаго университета Ив. Ив. Шуваловъ, графъ Ягужинский и видна вделанная в стене скромная мраморная доска apxиепископа Иннокентия, с двустишием Державина:

Над останками великих княжен Марии и Елизаветы, дочерей императора Александра I, виднеются два ангела, вылитые из серебра. Они представлены парящими над урнами с венцом и трубой в руках.

Церковь св. Лазаря, но преданию, устроена Петром I над прахом любимой сестры Натальи Алексеевны, тело которой впоследствии перенесено в Благовещенскую церковь. Храм этот освящен в 1717 году, затем к нему несколько раз делались пристройки усердием почивающих здесь: Ив. Перф. Елагина (бывшаго при Екатерине директором театра), графов Шереметевых и князей Белосельских. В этой церкви, как мы уже прежде говорили, погребен сподвижник Петра граф Б. П. Шереметев. Шереметев погребен 10-го апреля 1719 года. В 1718 году, накануне Рождества, в склепе этой церкви был похоронен в нрисутствии царя с большой пышностью его лейб-медик Арескин. Заетем здесь лежат: статс-секретарь Теплов, граф А. П. Шувалов, Мелиссино, адмирал Шишков и А. П. Ганнибал, дед поэта Пушкина. На могиле Ганнибала следующая стихотворная эпитафия:

На могиле князя Белосельского виднеется эпитафия поэта Ив. Ив. Дмитриева:

У самой церкви, при входе, стоитъ памятник адмирала Чичагова со следующим стихотворением Екатерины II:

В начале нынешнего столетия и в конце прошлого, на Лазаревском кладбище происходили два погребения, выходившие из ряда обыкновенных. Первые похороны отличались необыкновенной скромностью. Хоронили в простом гробе известного своей благотворительностью графа И. П. Шереметева. По воле усопшего, все деньги, которые должны бы пойти на богатое погребение, приличное его званию и большому богатству, были розданы бедным. Такая воля завещателя в день похорон привлекла на кладбище толпу бедняков в несколько тысяч человек. Другие похороны, происходившие в конце царствования Екатерины II, собрали тоже немалое число любопытных: хоронили валахского и молдавского князя Гику. Церемониал погребения был следующий: впереди шествия ехали трубачи, затем шло до сотни факельщиков, за ними несли богатый порожний гроб, за последним шли слуги, держа в руках серебряные болышие блюда с разварным сарачинским пшеном и изюмом, на другом блюде лежали сушеные плоды, а на третьем большой позолоченный каравай; затем следовали в богатых молдавских костюмах молдавские бояре с длинными золочеными свечами в руках, после них шло с пением духовенство, с греческим архиепископом во главе. Затем уже несли тело умершего князя, сидящие в собольей шубе и шапке в креслах, обитых золотой парчей. Тело было отпето сперва на паперти, потом внесено в церковь и там снята с него шуба, одет саван и затемъ умерший был положен в гроб.

На Святой неделе, сто двадцать лет тому назад, был похоронен на кладбище Невского монастыря первый русский ученый и славный писатель Ломоносов. На погребении его присутствовали два архиепископа, вместе с высшим духовенством, и множество знатных вельмож. В числе провожавших его был и всегдашний его антагонист Сумароков. Существует рассказ, что Сумароков, указав на покойника, сказал академику Штелину: „Угомонился дурак, и не может более шуметь!" Штелин отвечал ему: „Не советовал бы я вам сказать это ему при жизни". Но не один Сумароков при жизни враждовал с Ломоносовым. Известно, как ревниво тормозили ему путь в деле расширения русского просвещения его товарищи по академии немцы: Шумахер, Тауберт, Миллер.

После смерти Ломоносова императрица Екатерина II повелела выбить в небольшом числе золотую медаль с надписью, которую сама составила: „Российскому слову великую пользу принесшему".

Гр. А. П. Шувалов написал на его кончину оду на французском языке, в которой были превознесены заслуги Ломоносова и унижены зависть и невежество Сумарокова. Спустя несколько дней по кончине Ломоносова, канцлер граф Г. И. Воронцов норучил Штелину сочинить надпись и составить рисунок монумента в флорентинском вкусе. То и другое было вскоре отослано графом в Ливорно, и на следующий год памятник был получен, сделанный из каррарского мрамора. Существующий теперь на могиле Ломоносова монумент возобновлен уже внуком гр. Р. И. Воронцова, гр. М. С. Воронцовым, в 1832 г. Все записки и бумаги Ломоносова npиo6рел у вдовы его граф Гр. Гр. Орлов, препоручив, разобрать их секретарю Козицкому и поместить в Гатчине, у себя во дворце, в особой комнате. Вот краткое извлечение из конспекта похвального слова, набросанного на латипском языке Штелином¹⁸. „Характер Ломоносова: физической отличался крепостью и почти атлетической силою¹⁹. Образ жизни общий плебеям. Умственной исполнен страсти к науке; стремление к oткpытиям. Нравственный. Мужиковат; с низшими и в семействе суров, желал возвыситься, равных презирал. Религиозные предрассудки его. Сатиры на духовных, гимн бороде. Преследует бедного Тредьяковскаго за его дурной русский слог".

После нохорон Ломоносова, еще большей торжественностью отличалось погребение тела Крылова. В день похорон, 13 ноября 1844 года, Адмиралтейская церковь не могла вместить всех желающих проститься с телом дедушки Крылова. Первые государственные сановники почтили своим присутствием память Крылова. Крылов умер от несварения пищи в желудке. За несколько часов до смерти он сравнил себя с крестьянином, который навалил на лошадь непосильно большую поклажу рыбы, не думая тем обременить лошадь, в виду того, что рыба сушеная.

Вынесли гроб Крылова и поставили на дроге; военные генералы, сенаторы и другие первые сановники, студенты университета окружили гроб, поддерживали балдахин и несли ордена. Множество народа следовало за гробом. В лавре после литургии отпевание совершал митрополит Антоний с двумя архиереями. На голове покойного лежал тот самый венок, которым чело его было украшено в день пятидесятилетнего его юбилея; на груди были цветы, которые императрица иногда присылала ему и которые он сберегал, как святыню. Вместо герба на траурных принадлежностях был изображен тот же лавровый венок. При закрытии гроба, министр народного просвещения положил в гроб медаль, которая была вычеканена для увековечения памяти юбилея.

В день похорон друзья и знакомые Крылова вместе с приглашением получили по экземпляру изданных им басен, на заглавном листе которых под траурной каймою было напечатано: „Приношение на память об Иване Андреевиче, по его желанию". Крылова положили в землю рядом с его другом, Н. И. Гнедичем, переводчиком „Илиады“; короткая их связь закрепилась общим сожительством в доме Императорской Библиотеке. Гедич был совершенная противоположность по внешности. Крылов был неряха, мало заботившийся о своей внешности, Гнедич же был усердным поклонником мод и всегда одевался по последней картинке, волосы его были завиты, шея повязана огромным платком. Не смотря на непригожество свое (Гнедич был тощ и крив, лицо имел изрытое оспой), он считал себя красавцем. Речь его звучала гекзаметрами; в манерах он был чопорен. Впрочем, все это не мешало ему быть человеком самой строгой честности, притом очень забавным рассказчиком и метким на острое слово. На могиле его следующая надпись: „Гнедичу, обогатившему русскую словесность переводом Омира. „Речи из уст его вещих сладчайшия меда лились". („Илиада", песнь I).

В числе памятников людей, которые трудились со славой и оставили светлый след в истории отечественного просвещешния, здесь находится монумент на могиле Д. И. Фон-Визина, скончавшегося 1-го декабря 1792 года. Смерть постигла творца „Недоросля", по преданию, внезапно: он накануне еще беседовал с Державиным и с жаром следил за чтением своей комедии „Гофмейстер", напечатанной под названием „Выбор гувернера".

В лавре же лежит прах поэта Евгения Баратынского, с эпитафией, взятой из его стихотворения:

„В смиренье сердца надо верить

И терпеливо ждать конца".

На могиле поэта Жуковского скромный памятник воздвигнут стараниями и приношениями почитателей „бессмертных трудов его и дарований"; надпись на нем: „В память вечную знаменитого певца в стане русских воинов".

Прах нашего историографа Карамзина также покоится на Невском кладбище. Над прахом лежит надгробная белая мраморная плита, с бронзовым вызолоченным лавровым венком и надписью „Карамзин". Недалеко от могил Карамзина и Жуковскаго лежитъ поэт-слепец Ив. Ив. Козлов.

На кладбище Невской лавры встречаются могилы следующих писателей: Н. О. Щербины, князя И. А. Вяземского, П. А. Плетнева, В. И. Панаева (идиллика), И. Н. Арапова (известный театрал), М. И. Лонгинова (библиограф), М. А. Корфа, О. М. Достоевского, А. Н. Оленина, президента академии художеств, автора многих археологических сочинений и мецената; А. В. Храновицкого, автора известного „Дневника"; С. Н. Марина, очень недурного стихотворца, мало известного в печати. В конце царствования Екатерины и при Павле были известны в петербургском обществе многие его шуточные стихотворения, по большей части, рукописные, разные народы на оды Ломоносова и Державина, как напр., „О ты, что в горести напрасно на службу ропщешь, офицер", или „С белыми Борей власами". Последнюю оду он применил на рождение корпусного учителя Геракова²⁰, известного сочинителя разных путешествий. Марин служил в Преображенском полку и был флигель-адъютантом Александра I. Это был светский шутник, веселый товарищ и образованный человек, игравший блистательную роль в кругу петербургской молодежи. К числу литераторов прошедшего века, погребенных на кладбище Невской лавры, можно причислить и А. В. Олешева, известного предводителя дворянства Вологодского наместничества, женатаго на сестре великого Суворова. Вот стихотворное надгробие этого сочинителя „Начертания благоденственной жизни"²¹.

„Останки тленные того сокрыты тут,

Кой вечно будет жить чрез свой на свете труд.

Чем Шпальдинг, Дюмулин и Юм себя прославил,

То Олешев своим соотчичам оставил.

Был воин, судья, мудрец и эконом,

Снискавший честь сохой и шпагой, и пером,

Жил добродетельно и кончил жизнь без страху.

Читатель, ты, его воздавь почтенье праху,

К Всевышнему мольбы усердны вознеси,

Да дух блаженствует его на небеси!“

Невдалеке от этого монумента поставил надгробие в память любезной и добродетельной супруги Ек. Як. Державиной, урожденной Бастидон, огорченный и благодарный муж Гав. Ром. Державин. При этом поэт не забыл сказать и стихотворной эпитафии:

„Где добродетель? Где краса?

Кто мне следы ее приметит?

Увы! Здесь дверь на небеса...

Сокрылась в ней — да солнце встретит!“

К числу лиц, причастных к литературе, нельзя не отнести и похороненного здесь на Лазаревском кладбище Петра Кир. Хлебникова, генерал-лейтенанта, служившего при графе А. Гр. Разумовском, умершего в 1777 году. Хлебников происходил родом из коломенского купечества; у него была собрана самая редчайшая библиотека, богатая многими очень ценными рукописями; впоследствии частью этой библютеки владел известный библиограф С. Д. Полторацкий²². П. К. Хлебниковым изданы: Древняя степенная книга, Москва, 1775 г.; Японская история, Москва, 1773 г.; Летопись Малой России, 1777 г.; его же иждивением все гравюры приложены к книге Рубана; Описание С.-Петербурга. Сведения о жизни П. К. Хлебникова напечатаны в С.-Петербурге, в 1778 году.

На кладбище Невского монастыря лежат композиторы: М. И. Глинка²³, Серов, Даргомыжский и Мусоргский. Художники-граверы: Лемесов, Шубин; архитекторы: Старов и А. Н. Воровихин; могил актеров и актрис здесь нет; впрочем, из числа последних здесь похоронена на Лазаревском кладбище умершая в 1804 году первая тогдашняя танцовщица придворного театра Наст. Парфентьевна Берилова. На памятнике у ней следующая эпитафия:

„Какое зрелище плачевное явилось!

Приятных дней ее теченье прекратилось,

Она уж мертвая, и все сокрылось с нею“ и т. д.

Здесь находим также могилы лиц, отличавшихся необыкновенным долголетием: монаха молчальника Патермуфия, скончавшегося на 126 году своей жизни, затем могилу инока Авраамия, прожившего 115 лет, и известного Елисаветинского и Екатерининского героя 107-летнего старика, Василия Романовича Щегловского, сосланного в Сибирь Потемкиным, из ревности; он пробыл в ссылке 49 лет.

На старом кладбище встречаем надгробные памятники следующих еще лиц, известных в истории: Адам Адамов, фон-дер-Вейде, одного из храбрейших генералов Петра I. Вейде был почти неразлучным спутником царя в его походах против шведов. Петр Великий почтил norpe6eниe Вейде своим присутствием; затем имена двух известных в истории грозного „слово и дело" графа Андр. Иван. Ушакова, генерал-аншефа, и не менее его известного нашим дедам Стен. Ив. Шешковского, прослужившего отечеству 56 лет и умершего в 1794 году, в чине тайного советника. Много в лавре лежит министров, фельдмаршалов: граф Милорадович, адмирал Сенявин, Рикорд, граф Сперанский, Блудов.

Много на кладбище также встречается памятников, явно обнаруживающих невежество и малограмотность поставивших их; большая часть принадлежит умершему купечеству. Вот одна из эпитафий: „Здесь лежит, любезные мои дети, мать ваша, которая на память вам оставила последнее cиe завещание: живите дружелюбно... притом помните и то, что Ириной звали ее, в супружестве была за петербургским купцом Васильем Крапивиным 19 лет и 44 года, 10 месяцев и 16 дней; к несказанной моей и вашей печали, разлучилась с вами, оставя мир с вами и благословение"; или другая: „Под сим камнем, воздвигнутым петербургским 2-й гильдии купцом Ник. Ив. Похотиным, погребено тело его, проведшего жизнь в Петербурге безмятежно 42 года собственными трудами и без покрова мнимых приятелей во славу же Божию и трудов своих“ и т. д.

В числе эпитафий, невольно вызывающих улыбку, находим следующие: „Пров Константинович, князь Волосский, граф Австрийский, происходивший от рода греческого императора Иоанна Кантакузина, который царствовал в 1198 году (sic), и праправнук бывшего в Валахии господарем 1619 г. Сербана Константиновича Кантакузина, родившегося в Трантавании (sic) от Погоны Михаиловны, урожденной княгини Контакузиной в августе месяце, пребывший в службе при российском императорском дворе пажем и имевший наследственное право на орден Константиновича Св. Велик, и победоносца Георгия, умер 4 м. 1787 года в цвете молодых своих лет. От роду имел 16 л. 8 мес.“; или „Попов, Алекс. Сем., камер-фурьер подполковничьего чина, камердинер Екатерины II:

„Царице Росских стран сей ревностно служил

И милости ее по смерть свою носил.

Днесь Вышнему Царю на службу преселился;

Но, чтобы милостив к нему сей Царь явился,

Усердную мольбу, читатель, ты пролей,

И о жене его и дщери ножалей.

Когда родитель был ее уже во гробе,

Во матерней тогда была она утробе.

В дни сетования произойдя на свет,

Отцова вида зритъ единый сей предмет;

С скорбящей матерью она по нем рыдает,

А мрамор сей печаль сердец их представляет“.

На могиле генерал-майорши Екатерины Алексеевой, умершей в 1804 году, читаем:

„От горестей отшедшая к покою

Сокрыта здесь под мраморной доскою.

Любя истину и добродетель,

Воздвиг сей монумент ее невинности свидетель".

Над могилой иepeя Андрея, мужа отменного благонравия и примерного жителя, красуется следующая эпитафия:

„Под камнем сим лежит тот пастырь и отец,

Кой двадцать девять лет словесных пас овец;

Пучину жития толь свято преплывал,

Что кормчим всяк его себе иметь желал“.

На одной могиле отца находим лаконическую надпись сына: „Кого родил, тот сей и соорудил". Весьма загадочны надписи на могилах трех жен подполковника Деласкари²⁴, похоронившего их в течение девяти месяцев: первая жена Деласкари умерла 16-го августа 1772 года, а последняя 29-го апреля 1773 года. Читая их, можно смело подумать, что Деласкари был опереточный герой Рауль синяя борода. Самый роскошный памятник в Невской лавре был некогда Демидова: в огромной мраморной нише колоссальное и хорошо исполненное распятие итальянской работы. Теперь этотъ памятники запродан и привезен в другое место. Замечательны еще: обелиски адмиралу Ханыкову, памятники графу Завадовскому — где гений жизни угашает светильник свой; мраморные гробницы Измайлова, графини Салтыковой, Чичерина, с простой, но прекрасной фигурой возрождающегося феникса, Охотникова, Муравьева, прелестный мавзолей Яковлевой с гнездом, в котором семь голубков просят пищи и печальный голубь сидит на ветке; Ионический храм над гробом графини Потемкиной — работы Крылова с превосходными барельефами, изображающими разлуку матери с детьми и хрисианскую покорность добродетельной женщины: доверчиво опираясь левой рукой на символ спасения, она спокойно предается Вере, против нее стоящей (произведение известного ваятеля Мартоса). Памятник Турчанинова, вылитый из чугуна, и огромный саркофаг Кусова, кубическая масса чудесного гранита, на котором черный мраморный пьедестал поддерживает гробницу с крестом; по углам бронзовые канделябры. Памятаик этот обошелся до 60000 р.

На новом Лазаревском кладбище лежит прах известного схимонаха Алекеандро-Невской лавры Алексия; с этим схимонахом беседовал в келье император Александр I перед своим отъездом в Таганрог. Вот рассказ об этом посещении²⁵. Император был у него вместе с митрополитом Серафимом. При входе государя, Алексий, пав пред распятием, пропел тропарь „Спаси, Господи" и в то же время, обратясь к высокому гостю, сказал: „Государь, молись!" Государь положил три поклона. Схимник, взяв крест, прочел отпуск и осенил императора. После этого монарх сел с митрополитом на скамью и, посадив схимника, вполголоса разговаривал с митрополитом и, между прочим, сказал: „Все ли здесь имущество его? Где он спит? Я не вижу постели его?" — „Спит он, — отвечал митрополит, — на том же полу, пред сим самым распятием, пред которым и молится". Схимник, вслушавшись в эти слова, встал и сказал: „Нет, государь, и у меня есть постель. Пойдем, я покажу тебе ее“. С этими словами он повел императора за перегородку в своей келье. Здесь, на столе, стоял черный гроб, покрытый черным покрывалом, в гробу лежала схима, свечи, ладан и все принадлежащее к погребению. — „Смотри, — сказал схимник: — вот постель моя и не моя только, а постел всех нас. В ней все мы, государь, ляжем и будем спать долго"; государь несколько времени стоял в размышлении. Когда государь отошел от гроба, то схимник обратился к нему с следующими словами: „Государь, я человек старый и много видел на свете: благоволи выслушать слова мои. До великой чумы в Москве нравы были чище, народ набожнее, но после чумы нравы испортились; в 1812 году наступило время исправления и набожности, но по окончании войны сей нравы еще более испортились. Ты — государь наш и должен бдеть над нравами. Ты — сын православной церкви и должен любить и охранять ее. Так хочет Господь Бог наш“. Государь обратился к митрополиту и сказал: „Многие длинные и красноречивые речи слышал я, но ни одна так не нравилась, как краткие слова старца. Жалею, что я давно с ним не познакомился". Затем, приняв благословение, государь сел в экипаж и прямо отправился в путь. После этого посещения государь не возвращался в Петербург и вскоре скончался в Таганроге.

Посетившая в двадцатых годах нынешнего столетия лавру г-жа Яйкова (см. „Рассказы бабушки, записанные ее внуком Д. Благово") говорит, что монашествующей братии в то время было там немного, и все больше люди средних лет и молодые послушники; стариков же всего было три или четыре. Про одного из них она разсказывает следующую историю. Он был гвардейским офицером, служил при императоре Павле I; вместе с ним находился в том же полку его родственник. Этот последний полюбил одну молодую девушку и задумал ее увезти. Но девушка хотя и любила его, но хотела сперва обвенчаться и потом уже бежать из дому родительского; влюбленный же офицер был женат, стало быть, ему венчаться не было возможности. Что делать в таком затруднении? Он открылся приятелю, тот и придумал сыграть комедию — обвенчать приятеля своего на дому, одевшись священником в ризу. Предложили молодой девице венчаться по секрету дома, под предлогом, что тайный брак в церкви священник венчать не станет. По неопытности своей девушка не поняла, что тут обман, согласилась и, в известный день обвенчавшись, со своим мнимым мужем бежала... Он ножил с ней некоторое время, она родила дочь, и потом он ее бросил. Нашлись люди впоследствии, которые помогли ей напасть на след ее мужа, и она узнала, что он уже женатый и от живой жены на ней женился. Она подала прошение на высочайшее имя императора Павла, объясняя ему свое горестное положение. Император вошел в положение обманутой молодой девушки и положил следующее замечательное решение: похитителя ее велел разжаловать и сослать, молодую женщину признать имеющей право на фамилию соблазнителя и дочь их законной, а венчавшего офицера постричь в монахи. В резолюции было сказано, что „так как он имеет склонность к духовной жизни, то послать его в монастырь и постричь в монахи".

Кроме описанных нами кладбищ лавры, целая церковь Сошествия Святого Духа наполнена памятниками, весь пол церкви состоит из продольных квадратов с надписями имен похороненных под плитами знатных и богатых особ. В этой церкви покоятся петербургские митрополиты: Михаил (под жертвенником), Серафим (по правую сторону царских врат), Антоний налево от них, Никанор в царских вратах, перед крестом, Григорий у южной стены алтаря. В числе множества памятников в Духовской церкви видна одна надпись на могиле княгини Евдокии Голицыной, урожденной Измайловой, 1780 - 1850 г., со следующими словами: „Прошу православных русских и проходящих здесь помолиться за рабу Божью, дабы услышал Господь мои теплые молитвы у престола Всевышнего, для сохранения духа русского“. Лежащая здесь княгиня в свое время была замечательная личность в петербургском высшем обществе. Княгиня была красавицей до старости; красота ее напоминала древнее греческое изваяние. Про нее говорит ее современник²⁶: „Не знаю, какова была она в первой своей молодости, но и вторая и третья молодость ее пленяли какою-то свежестью и целомудрием девственности. Черные, выразительные глаза, густые темные волосы, падающие на плеча извилистыми локонами, южный матовый колорит лица, улыбка добродушная и грациозная: придайте к тому голос, произношение необыкновенно мягкое и благозвучное — и вы составите себе приблизительное понятие о внешности ее“.

Княгиня жила в своем богатом доме на Большой Миллионной²⁷, убранном, как музей, редкими художественными нроизведениями. Избранное петербургское общество собиралось к княгине ночью и вело свои беседы вплоть до рассвета.

В Петербурге княгиню называли „ночной Princesse Nocturne; по разсказам, она боялась ночи, так как ей когда-то известная девица Ленорман предсказала, что она умрет ночью... Салон этой русской г-жи Рекамье посещали все знаменитости того времени, как приезжие, такъ и отечественные. Беседы у княгини отличались большой свободой и непринужденностью. Это тогда хоть ненодходило к уставу светского благочиния, но репутация княгини осталась безупречной. Княгиня жила вроз с мужем, но в границах чистейшей нравственности. В числе многих известных поклонников княгини были: наш поэт Пушкин, Карамзин, М. О. Орлов и князь И. М. Долгоруков; последний долго искал руки княгини, но упрямый муж не давал развода. После 1812 года, княгиня сделалась ярой патриоткой и явилась в Москву на бал в благородное собрание в кокошнике и сарафане. Отстаивая все русское, позднее княгиня объявила войну входящему в сельское хозяйство картофелю; в этом немецком овоще она видела посягательство на русскую национальность и упорно вела войну с министром государственных имуществ графом Киселевым. В последние годы своей жизни, княгиня занялась высшей математикой и метафизикой и стала писать брошюры на французском языке; жила она тогда, по большей части, в Париже; при ней всегда находилась в качестве секретаря дочь С. Н. Глинки. Под старость княгиня отличалась большой набожностью.

Как мы уже выше говорили, торжественное освящение главного собора лавры во имя св. Троицы состоялось 30-го августа 1790 г. В этот же день праздновался мир с Швецией. На освящение в 10 часов утра в лавру прибыла императрица с августейшим семейством. Высшие посетители отправились в Благовещенскую церковь, из которой надлежало перенести мощи св. Александра Невского. Мощи несли кавалеры ордена св. Александра Невского, балдахин — кавалеры ордена св. Владимиpa. За св. мощами шла императрица, а по сторонам ее кавалергарды под начальством Зубова. Во время шествия производились колокольный звон и пальба из пушек; последняя из лаврской верфи, основанной еще при Петре Великом. Освящение собора совершал митрополит Гавриил в сослужении с архиепископами Евгением Булгаром и Иннокентием. Накануне освящения, императрица пожаловала Гавриилу розовую панагию с изумрудами и приказала ваятелю М. Козловскому сделать из белого мрамора барельефный поясной бюст митрополита, который и был поставлен в нише против мощей 9-го августа 1790 года; за работу бюста было заплачено 10000 рублей. Еще в 1752 году, императрица Елизавета украсила мощи св. благоверного князя богатой ракой из серебра, в первый раз добытого на Колыванских заводах. Всего серебра здесь употреблено было девяносто пудов. В барельефах серебряной раки виднеется стихотворная надпись сочинения Ломоносова. Всех драгоценностей, хранящихся в соборе, мы не выписываем, так как перечисление богатств лавры займет не один том. Из художественных произведений здесь: „Спаситель" — работы Ван-Дика, „Богоматер" — кисти Гверчино, „Воскресение Лазаря" — работы Бассано, „Воскресение Христово" — Рубенса; его же работе приписывают и „Снятие с Креста". Из работ русских художников там имеются образа: Угрюмова, Мошкова, Дрождина, Бельского, Пустынина, Уткина и других.

В соборе находятся четыре напрестольные Евангелия, напечатанные в Москве в 1644, 1663, 1681 и 1698 году; напрестольный золотой крест с драгоценными камнями весом 1 фунт 82 золотника, — крест сделан в 1660 году для церкви Богородицы в Кириловом монастыре; золотые священные сосуды, пожертвованные Екатериной в 1791 году, одинъ золотой дискос и потир со множеством финифтяных изображений, весом в 9 фунтов; затем писанный на лаписе образ „Моление о чаше", присланный в дар от папы Пиa IV Екатерине II; золотая риза этого образа украшена бриллиантами и особенно замечателен на ней превосходный изумрудный камэ с изображешем св. Магдалины.

Из предметов не священных, хранящихся в ризнице и библиотеке, достойны внимания: трость императора Петра 1-го, трость янтарная Екатерины II-й, маршальский жезл Петра 1-го, кровать Петра Великого, на которой царь почивал, когда говел в лавре, на страстной неделе, собрание старинных монет, серебряный крест, найденный на Куликовом поле, и многие другие вещи.

В Алекеандро-Невском монастыре в Петровское время жил обер-инквизитор²⁸. Это характерное учреждение царь хотел развить по всей Poccии, по примеру существовавших уже в сенате фискалов, над которыми был Нестеров обер-фискалом, и при св. синоде обер-инквизитором был поставлен иеромонах Макарий Хворостинин, до этого бывший иepoмонaxoм на острове Котлин. В 1721 году 27-го августа, по выбору последнего, к нему просто инквизитором был назначен иеродьякон Невского монастыря Венедикт Коптев.

В инквизиторы св. синодом предписывалось избирать в братстве „добрых монахов и достойных тому инквизиторскому званию, кроме начальствующих"; обер-инквизитор с помощниками имел обязанность наблюдать в своем ведомстве за исполнением указов св. синода и его царского величества и, проведав о каких либо делах и безпорядках, доносить начальству. У Хворостинина при делах состояли двое молодых неопытных приказных, которые и писать не умели. Повидимости, иеромонах Макарий был вполне „достоин своего звания“, потому что с большим жаром хлопотал устроить при себе особую контору с опытными подьячими, хорошенько обеспечить трактаментом существование инквизиторского учреждения и собирался лично ехать по всей Poccии для выбора инквизиторов, „понеже в Петербурге из монахов выбрать было некого". Только св. синод несочувственно относился к порывам обер-инквизитора, которого не только служба, но и самое назваше вызывали в каждом отвращение. В других епархиях, например Московской, Псковской, инквизиторы поднимали „страшные дела“ из-за пустяков и личных интересов; эти дела ведались в Преображенской канцелярии с розысками и стоили жизни тем, на кого делались доносы. Но в архиве с.-петербургской консистории не нашлось ни одного дела, начатого обер-инквизитором или его помощником.

Всех архимандритов, со дня основания Невской лавры, было числом сорок. При лавре в 1720 году была учреждена типография, в которой в первое время было издано книг около двадцати, из них известен букварь или первое учение отрокам с катихизисом, духовный регламент, пращица духовная, славянская грамматика сочинения иеродьякона Феодора Максимова, Феатрон, или позор исторический, и другие.

При Елизавете и Екатерине в палатах Невского монастыря был и „подхожий стан" китайских, турецких и персидских послов, для приготовления их к торжественному шествию во дворец. При Петре в монастыре было введено стройное нотное пение. Указом императора велено списать у певчих государя копии „со всех знаменного напеву переводов, для знания в Невском монастыре клирошаном“.

В 1809 году, в лавре стал славиться хор митрополичьих певчих, который тогда ничем не уступал придворным певчим. Этот хор был доведен до совершенства регентом и протереем П. И Турчаниновым; последнему наша церковь обязана превосходными переложениями древних греческих и знаменных напевов в правильный, стройный, гармонический склад.

При Екатерине II в лавре поведено было одному иеромонаху, чтецу и певцу, отправлять службу на греческом языке.

Крестный ход, совершаемый в лавру, установлен св. синодом в 1748 году, по желанию императрицы Елизаветы Петровны.

¹ - После него заведовал работами архитектор Христофор Кондратов, затем строил архитектор прусской земли Федор Шверд-Фегер, после этого строение лавры было поручено архитектору Михаилу Земцову, при нем был коммиссаром Петр Еропкин (казненный вместе с Волынским в 1740 году), затем уже был архитектором итальянец Фосати и, после него, Николай Жирард; впоследствии, при Екатерине II, строил главный собор архитектор Старов.

² - Причина такой медленной постройки была та, что рабочие руки отвлекались на постройку Смольного и Аничковского дворца.

³ - Читай 33 примечание: соч. Н. Костомарова „Очерк быта великорусского народа".

⁴ - Историк Соловьев, см. т. XXV, стр. 140, ошибочно говорит, что Петр III погребен в Духовской церкви.

⁵ - См. „Полн. Собр. Закон.", № 11,599.

⁶ - См. „Историческ. статистическ. описание С.-Петербургск. епархии", т. VI. стр. 89.

⁷ - О перенесении тела Петра III Павел издал указ 9-го ноября 1796 года.

⁸ - См. „Русский Архивъ", 1872 г., стр. 150.

⁹ - См. „История Российской иepapxии", Амвросия, ч. 2, стр. 242.

¹⁰ - По другим сведениям, барона Унгернштернберга.

¹¹ - См. „Русский Архивъ", 1872 г., стр. 690.

¹² - Де-Санглен (см. „Русская Старина", XII, стр. 483) говорить, что Орлов нес за гробом корону; то же самое подтверждает и Лубяновский в своих воспоминаниях, см. „Русский Архив", 1872 г., стр. 150.

¹³ - Вероятно, Греч видел мостки по льду. Трудно поверить, чтобы Нева в декабре, при сильных морозах, не была еще под льдом.

¹⁴ - См. о вторичном погребении Петра III в „Русском Архиве", 1872 г. стр. 2071.

¹⁵ - См. „Екатерининский паж" — альманах на 1850 год, Москвитянина, стр. 67.

¹⁶ - См. „Русская Старина", стр. 201, т. XX.

¹⁷ - Дом этот после принадлежал сенатору А. У. Болотникову, затем камергеру И. Д. Асташеву. За последние годы он переходил в руки многих владельцев.

¹⁸ - См. Тихонравова: „Материалы для биографии Ломоносова".

¹⁹ - Будучи адъюнктом, он жил на Васильевском острове, при химической лаборатории; однажды, осенью, вечером, пошел он гулять к заливу по Большому проспекту Васильевского острова. На возвратном пути, когда уже стало смеркаться, он проходил лесом по прорубленному проспекту, как вдруг из кустов выскочили три матроса и напали на него. Ни души не было видно кругом. Он с храбростью стал обороняться от этих трех разбойников и так ударил одного из них, что он не только не мог встать, но долго не мог опомниться. Другого он ударил по лицу, тот весь в крови кинулся в лес, а третьего уже ему нетрудно было одолеть. Он повалил его и пригрозил, что тотчас же его убьет, если он не скажет, что он хотел с ним делать; разбойник сознался, что только хотел ограбить и потом отпустить. — „А, каналья, — сказал Ломоносов — так я же тебя ограблю!" И вор должен был снят с себя все и связать своим же поясом в узел и отдать ему. Положив узел на плечи, он принес его домой, и на другой день объявил о матросах в Адмиралтействе.

²⁰ - Вот начало этой сатиры:

„Будешь, будешь сочинитель

И читателей тиран;

Будешь в корпусе учитель,

Будешь вечный капитан

Будешь, — и судьбы гласили, —

Ростом двух аршин с вершком;

Лес и горы повторили:

Будешь век ходить пешком".

²¹ - И еще двух подобных нравственных книг, напечатанных в С.-Петербурге в 1780-х годах.

²² - На могиле сестры Полторацкого - Агафоклеи, умершей в 1815 году и погребенной здесь же, в лавре, находим эпитафию, сочиненную В. А. Жуковским и не вошедшую в его собрание сочинений; вот она:

„Как радость чистая, сердца влекла она;

Как непорочная надежда расцветала!

Была невинность ей в сопутницы дана,

И младость ей свои все блага обещала.

Но жизнь ее — призрак! Пленил нас и исчез.

Лишь плачущим о ней гласит ее могила,

Что совершенное судьба определила

Не для земли, а для небес".

²³ - В монумент вделан портрет его и над ним ноты из оперы „Жизнь за царя": „Славься же, славься, святая Русь“.

²⁴ - См. подробности об Деласкари в книге С. Н. Шубинского: „Рассказы о русской старине".

²⁵ - См. „Историко-статистические сведения о С.-Петербургской епархии", т. VIII, стр. 511. Рассказ этот записан со слов известного иподиакона Прохора.

²⁶ - См. „Русский Архив", 1875 г., т. II, стр. 174.

²⁷ - Летом, на своей даче, на Неве.

²⁸ - См. Историко-статистические сведения о Петербургской епархии; онисание Невского монастыря.