Прошлое, настоящее, будущее
Ни в одной книге для диабетиков, которые я прочитал, нет связного изложения исторических сведений — как лечили диабет в древности, как пытались выяснить причины этого заболевания, когда и каких побед достигли исследователи, какие поражения потерпели, чего достигли в прошлом и нынешнем веке, когда накопленный практикой опыт многих поколений врачей получил базу в виде новых научных методов. Почему-то об этом не пишут, указывая в лучшем случае, что инсулин открыли в 1921 году канадские врачи Бантинг и Бест, а в следующем году они начали лечить инсулином первого больного.
Но что было до этого? И что свершилось после? Нам было бы очень полезно это знать, так как ничто не внушает большего оптимизма, чем информация о прогрессе в лечении нашей болезни. Во-первых, этот прогресс действительно впечатляет, а во-вторых, зная о прошлом и настоящем, мы можем бросить взгляд в будущее и прикинуть, что и когда оно нам сулит. Поэтому я считаю, что сведения по истории лечения диабета очень важны для нас — хотя бы как необходимый элемент психологической поддержки. Очень жаль, что никто из наших крупных эндокринологов, которые знают предмет неизмеримо лучше меня, не написал об этом историческую книгу для больных. Может быть, что-то такое есть на просвещенном Западе? Но я такого не слышал и потому, собрав крупицы сведений в различных изданиях, объединил их в рамках этой главы.
Итак, об истории...
Не думайте, что сахарный диабет — какое-то новое заболевание, присущее лишь нашим временам. Это не так; наоборот, эта болезнь древняя, как мир. И что интересно: ею не только болели в античности или в средние века, но — что гораздо важнее — врачи совершенно четко представляли, чем болен пациент. На протяжении двух тысячелетий, повсюду, где цивилизация (а значит, и медицинская наука) достигала высокого уровня, врачи знали о сахарном диабете и умели продлевать жизнь больным. И в античной Греции, и в Древнем Риме, и в средневековой Европе, и на мусульманском Востоке. Видимо, и в Индии, и в Китае, и в Японии, хотя исторических сведений об этом я не нашел (но не сомневаюсь, что там тоже знали о диабете).
Первые описания сахарного диабета были выполнены великим медиком древности Цельсом и врачом Аретеусом (он же — Аретей Каппадокийский, Древний Рим, второй век нашей эры); эту болезнь также наблюдали и описывали Авиценна (Средняя Азия, примерно тысяча лет тому назад), Гален, Парацельс и другие медики. Термин «диабет» был придуман и введен в медицинскую практику Аретеусом — то есть в глубокой древности, отстоящей от наших времен на тысячу восемьсот лет. Больные диабетом I типа сильно худеют, очень много пьют и часто мочатся, жидкость как бы проходит через их тело стремительным потоком, и потому Аретеус произвел название болезни от греческого слова «diabaino» — «прохожу сквозь». Вот классическое описание болезни, которое он дал: «Диабет — ужасное страдание, не очень частое среди мужчин, растворяющее плоть и конечности в мочу. Пациенты, не переставая, выделяют воду непрерывным потоком, как сквозь открытые водопроводные трубы. Жизнь коротка, неприятна и мучительна, жажда неутолима, прием жидкости чрезмерен и не соразмерен огромному количеству мочи из-за еще большего мочеизнурения. Ничего не может удержать их от приема жидкости и выделения мочи. Если ненадолго они отказываются от приема жидкости, у них пересыхает во рту, кожа и слизистые становятся сухими; у пациентов отмечается тошнота, они возбуждены, и в течение короткого промежутка времени погибают».
Не правда ли, весьма точное описание? В те времена, как и в более поздние, диабет надежно определяли по таким внешним признакам, как потеря сил и аппетита, пересыхание рта, неутолимой жажде, слишком частому и обильному мочеиспусканию, сладковатому привкусу мочи и сильному похуданию. У одних — в основном, молодых — эти симптомы возникали быстро или даже внезапно и проявлялись с особой силой; такие люди — и дети в том числе — были обречены. По нашим современным понятиям это были больные диабетом I типа, и умирали они не от хронических осложнений, а от кетоацидоза, впадая в диабетическую кому. Других больных (II тип) болезнь настигала в зрелом возрасте или в преклонных годах, и их медики прошлого лечили — или, вернее, поддерживали их жизнь с помощью голодной диеты, физических упражнений и лекарств, составленных из трав, цветов, плодов, листьев и корней различных растений. Таких растений, обладающих сахароснижающим действием, очень много (в книге Маловичко перечисляется более сотни), и есть они в каждой стране и в каждом климате. В теплых краях это гранатовый сок, настой на листьях грецкого ореха, у нас на севере — настойки на высушенных листьях черники, лесной земляники, крапивы, льняное семя, липовый цвет; и, всюду и везде — лук и чеснок. Так что не слишком тяжелый больной диабетом II типа мог прожить на диете и целебных бальзамах довольно долго и умереть в положенный срок от сердечно-сосудистого заболевания, вызванного преклонными годами и отягощенного диабетом.
Так длилось
веками и тысячелетиями, пока в середине
девятнадцатого столетия не возникла
эндокринология — наука о железах внутренней
секреции. Начиная с 1849 года, с работ великого
медика Бертольда, развитие эндокринологии было
связано с именами Броун-Секара, Шиффа, Бернара,
Ларгенганса, Минковского, Меринга и Соболева.
Поль Лангенганс явился первооткрывателем
островков в поджелудочной железе, Минковский и
Меринг в 1889 году выявили связь между функцией
поджелудочной железы и сахарным диабетом, а
Соболев в 1901 году экспериментально доказал,
что островки Лангенганса продуцируют инсулин и
наметил пути его получения. Больные, однако,
продолжали умирать до 11 января 1922 года, когда
врачи Бантинг и Бест ввели инсулин первому
безнадежному больному.
Об этом историческом эпизоде в книжках для
диабетиков рассказывается очень кратко: были,
мол, такие канадские врачи, открывшие инсулин и
вылечившие больного мальчика, за что Бантинг
получил впоследствии Нобелевскую премию и
рыцарское звание. Но я подозреваю, что на самом
деле это была гораздо более захватывающая и
драматичная история. Мальчиком, погибавшим от
кетоацидоза в центральном госпитале города
Торонто, являлся четырнадцатилетний Леонард
Томпсон, сын американского миллионера; возможно,
деньги его отца помогли открыть инсулин — что
было бы доказательством потенциальной полезности
миллионеров.
Как бы то ни было, Бантинг и Бест это сделали, но высокую награду снискал только 29-летний Фредерик Бантинг, так как, собственно, он был врачом, а Чарльз Бест — всего лишь студентом-медиком. В 1921 году они выделили инсулин из поджелудочной железы собаки и ввели его другому псу, который находился в диабетической коме (по причине ампутированной поджелудочной железы). Через пару часов больная собака очнулась, поднялась на ноги и пошла. Затем, в начале 1922 года, был получен грубый препарат инсулина из поджелудочной железы быка, и вот его-то Бантинг и Бест ввели 11 января Леонарду Томпсону. Первая инъекция не облегчила его положения и даже привела к некоторым неприятностям. Но 23 января 1922 года ему опять ввели инсулин, и самочувствие больного начало улучшаться: появился аппетит, стали возвращаться силы, сахар и ацетон в моче исчезли. Леонард Томпсон был спасен, но прожил недолго, еще тринадцать лет, до 1935 года.
Тем временем работа над инсулином продолжалась. В течение 1923 года удалось накопить некоторое его количество, а в дальнейшем усилия специалистов были направлены на то, чтобы разработать технологию массового производства животного инсулина, очистить его и модифицировать, чтобы он стал максимально пригодным для человека. Я не нашел сведений о довоенном периоде развития этой отрасли фармацевтической промышленности, но полагаю, что в двадцатые и даже тридцатые годы инсулин являлся драгоценным препаратом, который был доступен далеко не всем диабетикам. Так, великий наш певец Федор Иванович Шаляпин (1873 — 1938) болел диабетом II типа, но я нигде не нашел сведений о том, чтобы Шаляпину вводили инсулин (кстати, даже в те годы и будучи больным он дожил до шестидесяти пяти лет). Таблеток, снижающих сахар, тогда не было, и врачи лечили Шаляпина диетой, а также физическими нагрузками — рекомендовали перед едой колоть дрова.
К периоду второй мировой войны инсулин, вероятно, сделался более доступным лекарством (помните историю про эвакуированного актера-диабетика, рассказанную мне Слободским?), и с его помощью лечили всех диабетиков, которым не помогали диета, средства фитотерапии и физическая активность. Данный факт был для меня новым; мне казалось, что сахароснижающие таблетки начали производить вскоре после открытия инсулина, но это не так. Эти две революции в лечении диабета разделены тридцатью пятью годами, целой эпохой по научному счету, ибо пероральные сахароснижающие лекарства появились только в 1956 году.
И только тогда появилась возможность лечить большую часть больных не инъекциями инсулина, а диетой и таблетками. Это в самом деле была настоящая революция — ведь в те времена (и даже всего лишь десять-пятнадцать лет тому назад) инъекции означали нечто совсем иное, чем теперь. Это были действительно уколы. Инсулинных шприцов с тонкими иглами тогда не было, шприцы вообще не являлись персональным предметом одноразового пользования; кололи обычным медицинским шприцом, который затем стерилизовали кипячением. Не было, разумеется, понятия о компенсации диабета, не было глюкометров и полосок, а это значит, что больной не имел возможности сам следить за сахаром в крови и моче. По рассказам детей и внуков больных, которым довелось жить в те годы, многим диабетикам на инсулине приходилось каждый день (а то и дважды в день) ходить в поликлинику, если кто-то из домашних не мог сделать им укол; к самым немощным медицинские сестры ходили на дом. И, тем не менее, диабетики доживали до весьма преклонных лет — если не до восьмидесяти, так до семидесяти.
В шестидесятых годах продолжалось совершенствование инсулинов и таблеток, больные уже не так часто умирали от диабетической комы, и, с начала семидесятых, внимание врачей обратилось к хроническим диабетическим осложнениям. История исследования этого вопроса тоже полна драматизма и неожиданных поворотов. Я изложу ее со ссылкой на книгу Чарльза Кило и Джозефа Уилльямсона «Что такое диабет», которая вышла на языке оригинала в 1987 г., а спустя шесть лет была переведена на русский. Это превосходная книга, написанная крупными американскими специалистами, создавшими в 1972 году специальный фонд (Фонд Кило), в задачи которого входят исследование диабета, сопутствующих сосудистых заболеваний и обучение больных.
Насколько я понимаю, в семидесятых годах сложилась такая ситуация: одни медики (и к ним относились Кило и Уилльямсон) считали, что хорошая компенсация диабета с помощью инсулина или таблеток в значительной степени предохраняет от поздних сосудистых осложнений, другие оспаривали это утверждение, полагая, что осложнения при диабете неизбежны; часть исследователей даже считала, что высокий уровень инсулина в крови способствует развитию атеросклероза (это та самая опасность, о которой пишет в своей книге Маловичко). Чтобы разобраться с этим вопросом, в начале семидесятых в Соединенных Штатах был осуществлен крупномасштабный проект, в котором приняли участие двенадцать ведущих специалистов в области диабета (и в том числе — Чарльз Кило). В исследованиях участвовала тысяча больных диабетом II типа, которые в течение 8 — 14 лет находились под постоянным наблюдением врачей. Больных разбили на пять групп, в зависимости от методики проводившегося лечения:
— первая группа — больные получали инсулин, суточная доза которого была рассчитана теоретически, исходя из размеров поверхности тела пациента;
— вторая группа — больные получали инсулин, суточная доза которого определялась их индивидуальной физиологической потребностью;
— третья группа — больные получали таблетки бутамида (препарат сульфонилмочевины первого поколения, которым лечился я сам);
— четвертая группа — больные получали таблетки фенформина (бигуанид, который в настоящее время не используется);
— пятая группа — контрольная (больные получали безвредный препарат, то есть фактически лечились только диетой).
Здесь я должен заметить, что такого рода исследования — дело долгое, так как хронические осложнения развиваются в течение нескольких лет, и поэтому эксперимент был рассчитан в среднем на десятилетие. А это, в свою очередь, требовало от главных его участников — то есть от больных — терпения, дисциплины и строгого выполнения всех предписаний медиков.
Наконец проект был завершен, огромные массивы собранных данных обработаны на компьютере, результаты опубликованы, и это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Результаты, как пишут Кило и Уилльямсон, были такими: «Ни инсулин, ни сахароснижающие препараты не защищают от сердечно-сосудистых осложнений лучше, нежели одна только диета. Более того, полученные данные как будто бы давали основание подозревать, что сахаропонижающие таблетки увеличивают риск возникновения сердечных приступов со смертельным исходом».
Этот вывод, полученный в результате компьютерной обработки, противоречил практике лечения больных, и Кило с Уилльямсоном выразили сомнение в его достоверности. Должен заметить, мужественный поступок! Ведь это случилось лет двадцать, а то и больше тому назад, когда компьютеры еще не стали предметом домашнего обихода, а были своеобразным научным фетишем, особенно в глазах непрофессионалов. Сам я связан с компьютерами тридцать четыре года, делал расчеты еще на старой ламповой М-20, и для меня вычислительная машина что-то вроде усовершенствованной отвертки; я знаю, что в компьютере нет ничего сверх заложенного человеком-программистом, который, как прочие смертные, может ошибаться. Но для медиков, биологов, экономистов и гуманитариев компьютер в те годы обладал своеобразной магией: им верилось, что если что-то рассчитано и проанализировано на компьютере, то результаты неоспоримы и точны. Ведь компьютер — не человек, и он не ошибается!
Кило и Уилльямсон несомненно умные люди, раз не поддались этому очарованию компьютерного псевдоинтеллекта. С великим трудом, через Верховный суд США, они добились выдачи первичных материалов, на базе которых делался компьютерный анализ, и приступили к изучению случаев смерти больных. Умерших за много лет эксперимента было двести, восемьсот оставались еще живы, но именно с умершими требовалось разобраться в первую очередь — вернее, с причинами их смерти.
Детальное и скрупулезное исследование этого вопроса (на что компьютер, разумеется, не способен) позволило установить, что умирали чаще пациенты, которые по тем или иным причинам вышли из эксперимента и в дальнейшем не принимали ни инсулина, ни таблеток. Но при статистической обработке посчитали, что если больной входил когда-то в первую или вторую группу (то есть получал инсулин), а затем умер, то это означает, что инсулин не принес ему пользы. Компьютеру и составителям программ не было известно, что эти люди, отказавшиеся участвовать в проекте и вышедшие из-под опеки врачей, на самом деле инсулина не принимали.
Когда недостоверная информация была отброшена, оказалось, что у больных в отсутствии лечения диабета и в контрольной группе (где лечились только диетой) сердечные приступы и инсульты происходили в четыре раза чаще, чем, например, у больных из группы 2, получавших инсулин в соответствии с их физиологической потребностью.
Что же касается третьей и четвертой групп (в них лечились таблетками), то сердечные приступы вызывал не сахароснижающий препарат, а постоянный высокий уровень глюкозы, от чего быстро прогрессировали сосудистые осложнения. Этим больным лечение выбранными для них препаратами не подходило; их требовалось перевести на другие таблетки или на инсулин.
Я изложил подробно эту историю по крайней мере по трем причинам. Во-первых, для того, чтобы мои молодые читатели, которым предстоит жить в компьютерном веке, не думали, что вычислительная машина умнее эрудированного человека; возможно, это когда-нибудь произойдет, но значительно позже, чем научатся излечивать диабет. Во-вторых, многолетний американский проект в сущности подтвердил мнение тех врачей, которые утверждали, что больных нужно лечить тем способом, который обеспечит им близкий к нормальному сахар, а будет ли этот способ включать инсулин, таблетки или только диету, зависит от конкретного случая. Этот вывод послужил в дальнейшем основой понятия о компенсации диабета.
И, наконец, в-третьих: помянем умерших больных. В данном случае неважно, что они бросили проект, перестали принимать лекарство, из-за чего умерли до времени, до срока. Какая на них вина? Нет на них вины, ибо эти двести погибших американцев тоже помогли установить истину. А истина не дается без жертв. Помните о них, об этих незнакомых нам людях. Они сами сделали свой выбор, и я не могу сказать, что они умерли для того, чтобы мы жили; но их смерть, безусловно, повлияла на нашу с вами судьбу. Нам легче, чем им.
В 1979 году свершилось важное событие в истории лечения диабета: Комитет экспертов ВОЗ по сахарному диабету обобщил все исследования и наблюдения последних лет и разработал современную классификацию — ту, которой мы пользуемся до сих пор, и где наше заболевание разделено на два основных типа. За двадцать лет, прошедших с того времени, прогресс в лечении диабета не стоял на месте: появились новые сахароснижающие препараты, человеческие инсулины с высокой степенью очистки, целая пищевая диабетическая промышленность, шприцы с тончайшими иглами и шприц-ручки, полоски для определения сахара в моче и крови, а главное — появился глюкометр. Именно полоски, глюкометр и хорошие шприцы позволили диабетикам перейти на «самообслуживание»; это, в свою очередь, поставило во главу дня понятие о самоконтроле, о необходимости знаний о нашей болезни и, следовательно, об обучении больных. Появились подробные руководства и школы для диабетиков, возникли всевозможные общественные и профессиональные движения — общества и ассоциации диабетиков в различных странах, движение Веймарской инициативы и т. д. Этому не приходится удивляться — ведь количество диабетиков исчисляется десятками миллионов, и лечение этой болезни — одна из первоочередных проблем медицинской науки.
Что касается глюкометров, то история их появления такова. Идея о необходимости подобного прибора была высказана американским врачом-эндокринологом Майклом Миллером в 1980 году во время так называемого «исторического коктейля» — вечеринки, состоявшейся в Мидланде, штат Мичиган. Идею воспринял Тед Доан, удачливый и оборотистый бизнесмен, и 24 февраля 1981 года Миллер и Доан зарегистрировали компанию «ЛайфСкэн», задачей которой являлись разработка и производство электронных систем контроля уровня глюкозы крови. Примерно через два года, в январе 1983, был выпущен глюкометр «Глюко-Скэн II», самый миниатюрный и самый удобный на тот момент приборчик для определения сахара крови. Затем появилось еще несколько моделей глюкометров, более совершенных и пользующихся огромным спросом у больных, так что коммерческий успех этой затеи превзошел все мыслимые ожидания. В результате в 1986 г. компания «ЛайфСкэн» вошла в огромную корпорацию «Джонсон и Джонсон», получила мощную фннанеовую поддержку и смогла продвинуть свои глюкометры на мировой рынок. Базовый прибор «One Touch» появился в продаже в 1987 году, а вслед за ним были разработаны еще два варианта этой системы — «One Touch II» и «One Touch Basic». Дальнейшая история этих глюкометров такова: в 1994 г. они появились в России, и 16 октября 1996 года я смог купить «One Touch Basic» без всяких трудов и хлопот. Я им очень доволен, но хочу напомнить, что глюкометров теперь много, и вы имеете возможность выбирать (см. предыдущую главу).
Какие же еще достижения в лечении диабета существуют в настоящий момент? Во-первых, инсулинный дозатор или наружный насосик — прибор размером с сигаретную пачку, который закрепляют на теле в области живота (кстати, именно таким прибором пользуется Николь Джонсон, мисс Америка-98). Дозатор снабжен капсулой с высококонцентрированным инсулином и имеет трубку с иглой, постоянно введенной под кожу (что, без сомнения, является его большим недостатком). Инсулин впрыскивается через иглу по специальной программе, в нужное время и в нужном количестве, но вряд ли это устройство будет когда-нибудь популярным. Как пишут Кило и Уилльямсон, оно совершенно не подходит для спортсменов; игла раздражает кожу, а наличие отверстия в коже увеличивает вероятность проникновения бактерий.
Более удобен другой прибор, который называется ИБК (искусственная бета-клетка) или вживляемый насосик. Он представляет собой небольшую пластину, имплантированную в кожу брюшины; эта операция весьма дорогая, но, благодаря современным материалам и технологиям, ее достаточно повторять раз в пять лет. ИБК включает микрокомпьютер, батарейку, резервуар с инсулином, насос для впрыскивания инсулина и специальный блок, чувствительный к сахару крови: именно он, совместно с компьютером, определяет, когда вводить инсулин и в какой дозе. Таким образом, ИБК моделирует функции «живых» бета-клеток и на сегодняшний день может считаться самой совершенной системой. Но, к сожалению, слишком дорогой для нас с вами.
Радикальное хирургическое лечение диабета заключается в пересадке половины поджелудочной железы от донора. Это очень сложная и дорогая операция, причем главной проблемой является иммунологическая несовместимость тканей. Таких операций к 1986 — 1987 гг. было проведено несколько сотен, но, как свидетельствуют Кило и Уилльямсон, случаев с успешным исходом мало. Другой способ состоит в имплантации чужих бета-клеток, причем животного происхождения, взятых от свиней. Клетки вводят путем инъекции, они оседают в брюшной полости и некоторое время вырабатывают инсулин, причем этот срок весьма различен у разных больных — от нескольких месяцев до пяти лет. Здесь тоже существует проблема тканевой несовместимости, однако в последние годы появился очень перспективный метод ее преодоления — клонирование. Многие из нас слышали об овце, выращенной «в пробирке», но хоть этот результат поистине впечатляет, первоочередная задача клонирования заключается не в искусственном производстве овец и коров, а в выращивании человеческих органов, которые не будут отторгаться организмом больного.
Вот что мы имеем на сегодняшний день.
Что же ожидает нас в будущем? Вероятно, очередной революцией в лечении диабета станет пероральный инсулин — то есть препарат, защищенный каким-то образом от разложения в желудке, который можно будет глотать. Это положит конец инсулинным инъекциям и сделает ненужным шприцы и шприц-ручки. По слухам, над данной проблемой трудятся в нескольких исследовательских центрах, и решение ее, возможно, уже не за горами. Но я не хочу вселять в вас необоснованный оптимизм и радужные надежды: даже если пероральный инсулин уже создан, путь от научной лаборатории до массового применения препарата измеряется не месяцами, а годами.
Что же касается полного излечения от диабета, то медики прогнозируют это событие на 2015 — 2020 годы. Не такой уж далекий срок для молодых диабетиков, даже если взять более далекую дату. Сейчас трудно сказать, на каком из возможных путей нас ждет полная победа над диабетом, но ясно, что таких путей как минимум четыре. Во-первых, дальнейшее совершенствование ИБК и создание электронного протеза, полностью заменяющего бета-клетки поджелудочной железы — вполне реальный путь, если учитывать достижения современной микроэлектроники и создание искусственных биологических материалов, не подверженных иммунологическому отторжению. Во-вторых, трансплантация здоровой поджелудочной железы — либо, что более вероятно, здоровых бета-клеток, каким-то образом клонированных и признаваемых организмом за «свои собственные». Должен заметить, что успех на обоих этих направлениях еще не является глобальной победой над диабетом, а потому наиболее интересен третий путь: регенерация собственных бета-клеток. Если медики научатся восстанавливать и оживлять их, то они, безусловно, доищутся до истинных причин диабета и узнают, как предохраняться от него — то ли путем генетической инженерии, то ли другим способом, который сейчас может показаться чистой фантастикой. Но так как я не только ученый-физик, но и писатель-фантаст, рискну сделать одно предсказание:
Я полагаю, что победа над диабетом будет достигнута тогда, когда научатся излечивать другие страшные болезни — рак, нефропатию, тяжелые сердечно-сосудистые заболевания, когда раскроют механизм старения и научатся продлевать жизнь до естественного биологического предела в 100 — 120 лет. Это мое убеждение основано на том, что все в человеческом организме взаимосвязано, а значит, правы те врачи и целители, которые призывают лечить не конкретную болезнь, но организм в целом, восстанавливая его нормальное функционирование.
Я надеюсь, что это случится не в далеком будущем, а довольно скоро, и желаю всем моим читателям, молодым и старым, дожить до тех благословенных времен, когда не будет ни диабетиков, ни астматиков, ни гипертоников, ни сердечников, ни больных раком или СПИДом.
А теперь давайте порассуждаем на очень любопытную и жизненно важную для нас тему — о неизбежности сосудистых осложнений диабета и спровоцированной ими ранней смерти. Все это вполне может являться печальной реальностью, как и мрачные прогнозы Маловичко о двадцати пяти годах, отпущенных диабетику на инсулине.
Но!
Есть одно большое — просто огромное — но, которого почему-то не замечают наши целители и врачи; во всяком случае, я об этом нигде не читал, и никто мне об этом не рассказывал. Так что все дальнейшее — плод моих логических рассуждений.
Основаны же они на двух фактах:
1. Диабет — болезнь пожизненная, то есть длительная. Значит, лишь наблюдая множество больных (сотни, а лучше — тысячи) на протяжении многих лет (не пяти или десяти, а двадцати-тридцати) можно сделать статистически обоснованный вывод о настигших их осложнениях и причинах их смерти. Причем это должны быть «эталонные» больные — не те, кто бросает вводить инсулин, нарушает диету, а такие люди, которые на протяжении всей своей жизни сознательно стремятся компенсировать свой диабет. Таким образом, речь идет о чрезвычайно длительном эксперименте, гораздо более масштабном, чем тот американский проект, в котором участвовал доктор Чарльз Кило;
2. Этот эксперимент, возможно, уже начат — лет пять-восемь назад или в наше время. Почему же только сейчас, а не гораздо раньше? Да потому, что понятие о самоконтроле диабета сформировалось сравнительно недавно, и лишь десять-пятнадцать лет тому назад (а то и позже) появились современные средства контроля и лечения — хорошие инсулины, эффективные таблетки, шприцы с тонкими иглами, тест-полоски и глюкометры, а также изобилие диабетических продуктов. Еще десять лет назад просто не существовало большого количества «эталонных» больных, а значит, массовый эксперимент ставить было не на ком.
Представим себе диабетика с детства, заболевшего, предположим, в десять лет и дожившего до шестидесяти. Представим также, что он живет не в России, а в благополучных Соединенных Штатах, что он вполне обеспечен и еще с детства привык заботиться о своем диабете. Каким образом он мог это делать? Во-первых, из полувека своего заболевания он минимум сорок лет просидел на животном инсулине, тогда как человеческий, быть может, подходит ему гораздо лучше. Во-вторых, как он мог контролировать сахара? Тест-полосок и глюкометров не было, и совершенно очевидно, что наш больной не бегал четыре-пять раз в день в ближайшую амбулаторию, чтобы оперативно проанализировать кровь на сахар. Значит, он контролировал диабет по своему самочувствию, по возникающей жажде, пересыханию рта и признакам гипогликемии. А это, в свою очередь, означает, что осуществлялся примерный контроль, менее точный, чем возможно в наше время. В-третьих, как он питался? Вполне возможно, по принципам, о которых сказано у Маловичко: «Диабетик, живущий на собственной больной плоти, может в будущем предотвратить язвы и гангрену»; а также: «Больной диабетом должен есть сырой салат на завтрак, обед и ужин». Ничего вредного для нашего диабетика в таком питании нет, но получал ли он при этом достаточное количество разнообразных витаминов и минеральных веществ? Ведь витаминных комплексов, описанных в главе 3, в те давние годы тоже не было. И, наконец, последнее: как он лечился при первых признаках сосудистых осложнений? Не знаю точно, когда в медицинскую практику вошли трентал, агапурин, солкосерил, зокор, липантин-200М и эспа-липон, но думаю, что лет двадцать назад половины этих препаратов не существовало.
Таким образом, описанный выше пожилой диабетик не подходит на роль «эталонного» больного. Равным образом не подходит и сорокалетний человек, заболевший в детстве, так как он лишь последние десять лет из тридцати имел возможность пользоваться всеми благами медицинского прогресса. Собственно, не подходит ни один человек, который заболел лет пятнадцать назад (это — в благополучной стране) или лет восемь-десять назад (это — у нас в России). Кто же подходит? Только дети, подростки, молодые или пожилые люди, которые с самого начала болезни пользовались современными препаратами и приборами — то есть заболевшие в последние десять лет. Пожилых мы можем не рассматривать, так как старческие сосудистые осложнения неизбежны, и если они приходят в семьдесят, я в том трагедии не вижу. А вот молодые — это и есть тот самый «эталонный» контингент больных. Как они будут себя чувствовать, пробыв на хорошем инсулине лет тридцать, четко контролируя свой диабет? Разовьются ли у них сосудистые осложнения к сорока годам или нет? Мы этого пока не знаем.
А самое интересное и оптимистичное заключается в том, что узнаем лет через двадцать, когда, быть может, научатся полностью излечивать диабет. Поэтому у ребятишек, подростков и молодых людей есть совершенно ясная перспектива, которой не было за два тысячелетия ни у одного диабетического больного: они должны соблюдать все правила компенсации диабета, чтобы достигнуть возраста в 30, 40 или 50 лет без сосудистых осложнений — потому что в этом возрасте их, возможно, полностью излечат от диабета.
Подчеркну еще раз: такой перспективы не было ни у кого и никогда. И это должно вселить в сердца молодых мужество и надежду.
|
|
|
|
|
|
