Вплоть до тропика Рака ветер нам благоприятствовал, но здесь мы попали в полнейший штиль, продолжавшийся двенадцать дней. Все это время стояла невыносимая жара и поверхность океана до самого горизонта оставалась гладкой, как зеркало. Только моряки могут понять, как тяжко было у нас на душе. Деловитое оживление, всегда царящее на судне, сменилось удручающим покоем. Всеобщее нетерпение возрастало с каждым днём. Некоторые матросы уже потеряли надежду на то, что вновь поднимется ветер, и скорее готовы были перенести любой шторм, чем это затишье.

Однажды утром нас позабавило появление на поверхности воды двух больших меч-рыб, гревшихся на солнце. Я приказал спустить шлюпку с гарпунерами, надеясь, что эти могучие животные позволят приблизиться к себе настолько, что удастся поразить их гарпуном. Однако они не стали ждать приближения шлюпки и вновь погрузились в морские глубины, так что мы лишь напрасно помешали их забавам.

Несколько раз мы брали пробы воды, в том числе даже на глубине 100 саженей. Температура воды здесь оказалась равной всего 2° по Реомюру [2,5°Ц], тогда как на поверхности она равнялась 24° [30°Ц].

Наконец 22 мая, в годовщину спуска нашего шлюпа со стапеля, поднялся свежий ветер, и наше судно сравнительно быстро понеслось вперед по все еще гладкой поверхности моря.

1 июня, когда мы достигли 42° северной широты и 159° восточной долготы и тем самым оказались против берегов Японии, мы обнаружили на море полосу красного цвета шириной примерно в сажень, а длиной около мили. Пересекая эту полосу, мы взяли пробу воды и установили, что ее красный цвет объяснялся присутствием великого множества мелких рачков, едва различимых глазом.

Отныне мы начали все сильнее ощущать суровость северного климата. Безоблачное прежде небо сделалось пасмурным. Его все чаще застилали тучи, угрожавшие штормами, и нередко эти угрозы оправдывались. К тому же нас почти непрерывно окутывал туман, который снижал видимость до нескольких саженей. За короткий срок температура воздуха понизилась с 24 до 3° [3,75° Ц].

Подобная резкая перемена обычно тяжело сказывается на здоровье команды. Однако благодаря искусству и стараниям нашего врача Зивальда начавшиеся заболевания были быстро пресечены.

В подобное время года в этих широтах столь суровая погода обычно не наблюдается, но у берегов Японии она преобладает даже в середине лета. Появление большого количества китов и буревестников также свидетельствовало о том, что мы продвигаемся к северу и находимся уже вдали от благодатных островов Южного моря.

Все же ветер нам настолько благоприятствовал, что уже 7 июня мы увидели горы Камчатки, одетые в зимний наряд. Нашим взорам открылось величественное зрелище высоких зубчатых гор, как бы устремившихся к самому небу. Их вершины, покрытые вечными снегами, блистали на солнце, в то время как склоны были опоясаны облаками. На следующий день нам удалось достичь Авачинской бухты, и вечером мы бросили якорь в Петропавловской гавани.

Итак, мы оказались на Камчатке. Этот большой полуостров с севера ограничен рекой Анадырь¹, на юге простирается до Курильских островов, на востоке омывается океаном, а на западе — Охотским морем. Подобно некоторым людям, этот полуостров не заслужил своей дурной славы. Его считают суровой и неплодородной страной, чуть ли не краем света, а на самом деле он находится на одной широте с Англией и Шотландией и по размерам почти равен этим двум государствам, вместе взятым. Правда, лето на Камчатке гораздо короче, чем там, но зато оно несравненно прекраснее, а растительность пышнее. Зима длится весьма долго и причиняет большие неудобства из-за обилия снегов, но в южной части полуострова она не очень холодная. Принято было считать, что краткость лета препятствует хлебопашеству, но многократные опыты доказали обратное.

В некоторых долинах, окруженных высокими горами, куда с трудом проникают солнечные лучи, снег иногда не тает до конца мая. Тем не менее даже там прекрасно растут овощи. Картофель обычно дает урожай сам-тридцать², и, если бы жители его прилежно возделывали, он смог бы полностью возместить недостаток хлеба. Однако легкость, с какой обычно бывает возможно на вею зиму запастись рыбой, препятствует распространению картофеля, уход за которым требует значительных усилий. Между тем бывали годы, когда рыбная ловля приносила так мало, что едва не начинался всеобщий голод.

Как я уже указывал, длительная, но сравнительно мягкая зима отличается обилием снега, который наносится дующими с гор ветрами. Это создает большие неудобства для местного населения. Часто дома полностью заносит снегом, так что жителям приходится самим прорывать себе выход, в то время как скот разгуливает по крышам.

Зимний санный путь довольно удобен. Быстро мчатся, легкие сани с упряжкой из шести или более собак; нужно только опасаться снежных бурь. Если путника застигнет метель, которую здесь называют пургой, то его спасение лишь в одном: не двигаться, когда его вместе с собаками будет заносить, снегом, что произойдет чрезвычайно быстро, а затем, когда метель прекратится, попытаться выбраться из своей снежной могилы. Это, однако, не всегда удается сделать. Если пурга застигнет путника в горном ущелье, то над ним соберется так много снега, что ему уже не удастся прорыть себе выход. Впрочем, такие несчастья случаются редко, ибо камчадалы, вынужденные к тому необходимостью, научились предсказывать погоду на несколько суток вперед и отправляются в путь только тогда, когда она не вызывает у них никаких опасений.

Основная причина, по которой климат Камчатки в целом уступает климату других стран, расположенных в тех же широтах, заключается в особенностях рельефа. В Англии, например, горы имеют умеренную высоту и отделены друг от друга обширными равнинами, тогда как вдоль всей Камчатки простирается единый горный хребет, который покрыт вечными снегами и во многих местах поднимается выше облаков. Весь полуостров составляет его основание, образуя небольшие долины.

Панорама Камчатки представляет собой скопление конусообразных гранитных гор, местами чрезвычайно высоких, местами несколько более низких. Их неровные, зубчатые очертания свидетельствуют о том, что они были вытолкнуты из недр земли под действием мощных сил природы. Эта борьба стихий еще не закончена: на Камчатке наблюдаются частые землетрясения и существует много огнедышащих вулканов. Один из них, гора Камчатка, может соперничать с высочайшими вершинами земли; его окрестности часто опустошаются потоками лавы.

Эта горная цепь с ее ледниками и вулканами, с вырывающимися прямо из-подо льда столбами огня и дыма выглядит чрезвычайно живописно в сочетании с покрытыми зеленью долинами. Но особенно причудливую и полную неизъяснимого очарования картину представляет вид гор на западном берегу. Когда эти скалы освещены солнцем и переливаются всеми цветами радуги, подобно алмазам, а горы из серного колчедана кажутся отлитыми из чистого золота, тогда поистине кажется, будто путешественник перенесся в какое-то сказочное царство.

Для минералогов исследование Камчатки представляет значительный интерес. Многообразие местных горных пород привлекает внимание даже людей несведущих. Нет сомнения, что здесь скрыты многочисленные сокровища, которые будут когда-нибудь найдены и поставлены на службу человеку. На Камчатке множество горячих источников. По всей вероятности, они обладают весьма целебными свойствами.

Ботаники и зоологи также не уедут отсюда с пустыми руками. На Камчатке произрастает много малоизвестных или даже совсем неизвестных растений. Что же касается животного мира, то помимо многих видов медведей, волков и лисиц следует еще упомянуть о знаменитом соболе, мех которого так дорого ценится, и о местном горном баране, обитающем на самых высоких вершинах.

Ростом горный баран с большую козу и имеет такую же голову, как обыкновенный баран, но с мощными загнутыми книзу рогами. Строением туловища и шкурой он несколько напоминает северного оленя, с которым имеет и то сходство, что питается мхом. Это юркое и проворное животное может, подобно серне, совершать огромные прыжки через пропасти, вследствие чего на него трудно охотиться. При прыжке е одной вершины на другую горный баран соединяет все четыре ноги вместе и несется головой вперед. Приземляясь, он вначале касается точки опоры головой и лишь затем становится на ноги, причем удивительно точно рассчитывает силу прыжка. Нередко тот скалистый уступ, на который он прыгает, бывает настолько мал, что едва умещаются все его четыре копыта. И все же горный баран никогда не срывается при прыжке, а сразу же как бы застывает в положении строгого равновесия. Наши балетные танцовщики вполне могли бы позавидовать уверенности и изяществу его движений.

Мамонт, этот гигант прошедших времен, также был распространен на Камчатке, ибо здесь часто находят его кости.

Леса Камчатки не оглашаются пением певчих птиц, и вообще пернатых на суше водится мало. Зато здесь встречается бесчисленное множество водоплавающих птиц различных пород, стаи которых покрывают озера, реки, болота и даже море. Рыба также имеется в изобилии, особенно в июне и июле. Нам было достаточно один раз закинуть сеть, чтобы наловить столько рыбы, сколько требовалось для двухдневного питания всей команды. Лососей, треску и сельдь обычно запасают на зиму, Вяленая сельдь идет также на корм собакам.

Камчатка была открыта в 1696 г. якутским казаком Лукой Семеновым. Он отправился туда с шестнадцатью товарищами, поверив слухам о существовании этой страны, распространявшимся в течение многих лет в Якутске. Такие же походы устраивались и в последующие годы, но уже гораздо более многочисленными отрядами. Наконец Камчатка была присоединена к Российской империи, а ее население обложено данью.

Завоевание Камчатки стоило жизни многим русским, а вследствие тогдашних варварских нравов и трудностей, с которыми было связано поддержание дисциплины в столь далеко расположенных войсках, привело к почти полному истреблению коренных жителей. Впоследствии строгими мерами удалось остановить беззакония, чинимые грубыми казаками, но тем не менее и по сей день численность населения остается крайне незначительной. Можно надеяться, что при мудром и заботливом управлении оно вновь увеличится.

Русские назвали этот полуостров Камчаткой в честь самой большой местной реки, в туземном произношении Кончатки. Согласно преданию, название этой реки происходит от имени древнего героя Кончота, чье укрепленное городище стояло на ее берегу. Достойно удивления, что у камчадалов не было особого обозначения ни для своей страны, ни для своего народа. Они называли себя «кроша», что означает «люди», словно они являлись единственными обитателями земли, а может быть, они ставили себя настолько выше всех прочих народов, что только себя и считали за людей. Правда, полагают, что на южной оконечности полуострова жители называли себя ительменами. Однако остается невыясненным, что же они понимали под этим названием³.

До того как на Камчатке появились русские, ее обитателям были известны лишь соседние народности — коряки и чукчи. Они знали также кое-что о Японии, ибо возле их берегов потерпело крушение японское судно. У камчадалов не было никакого правителя. Они жили в условиях полной независимости и считали это наивысшим благом.

Камчадалы верили во всемогущего создателя мира, которого они называли Куткой. По их представлениям, он жил на небесах, но провел некоторое время среди людей и стал родоначальником камчадалов. У них также встречается предание о всемирном потопе, причем они до сих пор показывают вершину горы, к которой пристал на лодке Кутка, чтобы заселить землю людьми. Желая подчеркнуть, что речь идет о далеком прошлом, на Камчатке и теперь говорят: «Это было во времени Кутки».

Помимо верховного божества Кутки у камчадалов было еще множество низших богов. Им казалось, что последние населяют горы и леса, воды и воздух. Камчадалы поклонялись этим богам, пока те выполняли их желания, и ругали их, когда терпели неудачи, подобно итальянскому простолюдину, который при какой-нибудь неприятности в раздражении снимает шапку, произносит в нее столько имен святых, сколько ему придет на ум, а затем топчет шайку ногами.

Особенно почитались камчадалами вырезанные из дерева изображения двух домашних богов — Ашушока и Хонтая. Первый из них имел человеческий облик, а его обязанности состояли в том, чтобы отгонять от дома лесных духов. За это его ежедневно кормили, иначе говоря, обмазывали ему голову рыбной похлебкой. Хонтай, по их представлениям, был наполовину человеком, наполовину рыбой. Ежегодно в день очищения от грехов они изготовляли новую статую Хонтая, которую устанавливали рядом со старой, так что по числу его изображений можно было узнать, сколько лет жители прожили в этом доме.

Камчадалы верили в свое бессмертие, а также в бессмертие всех животных, но полагали, что и в будущей жизни им придется работать для поддержания своего существования. Они лишь надеялись, что работа эта будет менее тяжелой, а добыча — настолько обильной, что им не придется страдать от голода. Последнее доказывает, что уже тогда рыбная ловля не всегда обеспечивала достаточное пропитание.

Различные племена часто вели друг с другом войны, которые вспыхивали либо из-за похищения женщин, либо из-за недостаточности угощения при взаимных визитах. Подобное пренебрежение со стороны хозяина рассматривалось как величайшее оскорбление и влекло за собой кровную месть. Открытая война велась лишь изредка. Обычно против врага применялась хитрость, и победители расправлялись с побежденными с ужасающей жестокостью.

Этот маленький, невзрачный парод обладал геройским духом. Осажденные, потеряв надежду на спасение, не складывали оружия. Они сначала убивали женщин и детей, а затем бросались на врага, чтобы как можно дороже продать свою жизнь, или, как они выражались, «постелить себе ложе». Впрочем, в случае сдачи в плен камчадалы не могли рассчитывать на милосердие врага. Оружие их состояло из копий, луков и стрел, причем последние обычно бывали отравлены.

Чтобы обойтись с гостем возможно учтивее и не подать повода для войны, хозяин прежде всего так натапливал свое подземное жилище, что жара в нем становилась почти невыносимой. Затем как хозяин, так и гость раздевались донага и последнему предлагалось огромное количество кушаний, причем в очаге непрерывно поддерживался огонь. Наконец гость сознавался, что сыт по горло и не может больше выносить жару, Это означало, что все правила хорошего тона соблюдены, и теперь хозяин мог потребовать от гостя подарков за свое гостеприимство.

На подобных пиршествах в качестве опьяняющего средства обычно применялся мухомор. В небольших количествах он, по-видимому, возбуждает веселость, но в более значительных дозах может вызвать приступ помешательства, продолжающийся несколько дней. Придя в веселое расположение духа, хозяева и гости развлекали друг друга талантливым подражанием людям и животным.

Взрослые камчадалы выказывали мало любви к своим родителям и совершенно не заботились о них, когда те впадали в дряхлость. Иногда они даже убивали родителей, если последние сами напоминали о своем существовании и начинали становиться им в тягость. Поступая так, они .отнюдь не считали, что нарушают свой сыновний долг. Камчадалы убивали также болезненных и хилых детей, ибо считали, что жизнь для них будет мучением. Когда кто-нибудь из членов семьи умирал, то труп не хоронили, а привязывали ему на шею ремень и выволакивали из дому, чтобы бросить на съедение собакам. Камчадалы верили, что тот, чьим трупом не пренебрегут эти животные, в. будущей жизни сможет ездить на лучших собаках.

Обряд заключения брака был очень сложным и обременительным для жениха. Молодой человек, желавший жениться на девушке, приходил в дом ее родителей и без всяких объяснений начинал участвовать в домашней работе. Он становился как бы слугой этой семьи и должен был выполнять все, что ему прикажут, пока не сумеет завоевать склонность девушки и ее родителей. Это часто продолжалось несколько лет, а если жениху вообще не удавалось добиться поставленной цели, то он уходил без всякого вознаграждения за потраченные усилия.

Если же родители любимой девушки были им довольны, то они давали ему разрешение ее поймать. Это означало, что он должен ее схватить, преодолеть ее сопротивление и дотронуться рукой до такого места, которое скромность запрещает назвать. С того момента, как возлюбленный получал подобное разрешение, девушка старалась не оставаться с ним наедине, да еще защищала свою особу рыбачьей сетью и множеством ремней, которые он при нападении должен был перерезать каменным ножом. Кроме того, ее охраняла вся семья, которая, как только возлюбленный начинал ее преследовать, сбегалась на ее крики, била его и оттаскивала за волосы. В результате Поимка возлюбленной становилась затруднительным предприятием, а пока она не совершалась надлежащим образом, бедный юноша продолжал служить семье девушки. Если же наконец поимка совершалась, то девушка сама объявляла об этом, и брак считался заключенным.

Ласточки не принесли нам удачи. На следующий день после отплытия от берегов Камчатки один из наших лучших матросов упал с вершины мачты на марс и тотчас же испустил дух. При самых сильных штормах он уверенно взбирался на ванты и выполнял наиболее сложную работу. И вот теперь судьба настигла его при хорошей погоде, когда на море было спокойно. Подобные несчастья - обычно как раз и случаются с самыми ловкими и расторопными матросами. Они слишком полагаются на свое проворство и потому бывают недостаточно осторожны. Не помогают даже многократные предупреждения.

Мрачное состояние духа, вызванное постигшим нас несчастьем, еще более усилилось вследствие наступления туманной, сырой и холодной погоды, которая сопровождала  нас  вплоть  до  берегов  Америки.  К счастью,  все время дул сильный западный ветер.  С его помощью мы прошли с юга вдоль Алеутских островов и уже 7 августа приблизились к американскому побережью. Это был первый день, когда вновь показалось солнце. В дальнейшем небо оставалось безоблачным, и, чем ближе мы подходили к берегу, тем мягче и приятнее становилась погода.

Согласно проведенным в полдень наблюдениям, мы находились на широте 55°36' сев. и долготе 140°56' зап. Некоторые мореплаватели сообщали о том, что здесь обнаружено постоянное северное течение. Однако наши наблюдения не подтвердили этого. Мы нашли здесь течение, идущее со скоростью 20 - 30 миль в сутки, то на север, то на юг, всецело в зависимости от направления ветра. Только вблизи от берега имеется постоянное северное течение, что подтверждают также местные жители.

Мы направились прямо к бухте, которую англичане называют заливом Норфолк, а русские — бухтой Ситха, по острову, расположенному в ее глубине. Коренные жители называют этот остров Ситхаханом, откуда и произошло его русское наименование. Здесь расположен Ново-Архангельск — главное поселение Российско-Американской компании.

Утром 9 августа, по моим расчетам, мы должны были находиться в непосредственной близости от земли, но густой туман скрывал все предметы, лежащие на расстоянии более 50 саженей.

Наконец в полдень выглянуло солнце, туман быстро рассеялся, и нашим взорам внезапно открылась панорама американского берега. Мы находились у самого входа в бухту, неподалеку от гористого мыса Эджкомб. Его плоская вершина настолько высока, что при ясной погоде ее можно увидеть уже на расстоянии 50 миль; она служит хорошим ориентиром.

Штиль помешал нам в тот же день войти в бухту, и мы принуждены были довольствоваться видом высокого, скалистого и пустынного берега, поросшего густым еловым лесом. Мы находились теперь на значительно большей широте, чем были на Камчатке, но не увидели снега даже на самых высоких горных вершинах, которые там были бы, безусловно, покрыты вечными льдами. Последнее свидетельствует о том, что климат американского побережья гораздо мягче, чем климат азиатского.

На следующий день поднялся слабый ветер, дувший по направлению к бухте, и мы тотчас же им воспользовались. Зато погода настолько испортилась, что берег едва можно было различить. Никто из команды раньше не бывал в этой бухте. Она простирается в длину от входа до Ново-Архангельска на 25 миль и изобилует небольшими островами и отмелями. О лоцмане здесь нечего было и думать, но нам удалось самостоятельно преодолеть все трудности. При все ухудшавшейся видимости и сильном дожде мы прошли все извилины фарватера и бросили якорь перед крепостью.

Здесь мы встретились с фрегатом «Крейсер», которым командовал капитан 2-го ранга Лазарев¹. Этот фрегат был прислан сюда правительством для защиты наших торговых интересов, и мы должны были его сменить.

Естественно, что появление судна из родной страны всегда вызывает большую радость у обитателей столь отдаленного и пустынного уголка земного шара. Я незамедлительно посетил Лазарева, а затем нанес визит главному правителю колонии капитан-лейтенанту Муравьеву², моему старому другу, с которым я не виделся уже много лет. Вдали от отечества даже незнакомые друг другу люди становятся друзьями. Насколько же задушевнее становится дружба, возникшая еще на родине! Общение с капитаном Муравьевым, человеком высокообразованным и замечательным благородством своего характера, чрезвычайно помогло нам скрасить долговременное пребывание в этих пустынных краях.

На мой письменный запрос, должно ли состоящее под моей командой судно уже теперь находиться в колонии, капитан Муравьев ответил, что оно не понадобится здесь до 1 марта будущего, 1825 г. и что я могу использовать оставшееся время по своему усмотрению. Воспользовавшись этим разрешением, я отплыл в Калифорнию, посетил Сандвичевы острова, а 23 февраля 1825 г. уже вновь подходил к Ново-Архангельску.

По мере приближения к берегам Америки погода становилась все мягче. Мы были удивлены, увидев в такое время года в местности, расположенной столь далеко: к северу, горы, лишенные снега до значительной высоты. Это объяснялось тем, что зима в текущем году была особенно мягкой и снег не лежал в долинах долее нескольких часов. Данная местность, находящаяся на 57° северной широты, вообще отличается более мягким климатом, чем те же широты Европы, тогда как северо-восточный берег Азии значительно холоднее соответствующих ему по широте европейских стран.

Утром 24 февраля нам удалось войти в гавань, предварительно проведя штормовую ночь возле этих опасных берегов. Едва мы успели стать перед крепостью на якорь, как шторм возобновился с новой силой.

Нас встретили с большой радостью. На следующий день наш шлюп отошел на некоторое расстояние от крепости и занял такую позицию, которая в наибольшей степени соответствовала целям нашего здесь пребывания. Чтобы пояснить эти цели, необходимо привести некоторые данные о русских поселениях в Америке, а также дать описание туземных жителей.

На таких же утлых суденышках, без каких бы то ни было приборов для прокладывания правильного курса, иногда даже без компаса отплывали из Охотска русские искатели приключений. Они обогнули Камчатку, открыли Алеутские острова и достигли северо-западных берегов Америки. Из года в год эти походы повторялись; в них участвовало все больше людей, привлекаемых прекрасной пушниной, которую можно было добывать во вновь открытых землях. Многие суденышки терпели крушения, многих смельчаков убивали дикари. Однако находились все новые и новые, ибо продажа добытых шкур, особенно бобровых, приносила хорошую прибыль. Составлялись все новые торговые компании, которые прочно обосновывались на Алеутских островах и даже в самых северных частях западного побережья Америки. Они вели регулярную торговлю с Сибирью, а между собой чрезвычайно враждовали. При помощи огнестрельного оружия эти компании захватывали все более обширные пространства и жестоко обращались с робкими алеутами. Они, возможно, и вовсе истребили бы данный народ, если бы не вмешался император Павел. По его приказу в 1797 г. была создана Российско-Американская акционерная торговая компания, ответственная перед правительством и находящаяся под его защитой. Она заменила все купеческие компании, которым было дано право в нее войти, и получила исключительную привилегию вести торговлю и основывать поселения в этих краях. Правление Компании, которому подчинены начальники поселений, находится в Петербурге³.

Вначале морские бобры⁴ встречались в изобилии на берегах Камчатки, но неограниченная охота настолько истребила этих животных, что Компания вынуждена была искать их все дальше и дальше. В связи с этим она распространила свою деятельность на Алеутские острова вплоть до острова Кадьяк, расположенного у берегов Америки, и перенесла сюда свое главное поселение. Отсюда охота распространилась до бухты Чугач и реки Кука. Несчастным животным пришлось расплачиваться за то, что природа одарила их красивым мехом. Их упорно преследовали и ежегодно убивали в великом множестве, а потому они и здесь стали редкостью. Всего за несколько лет морские бобры были почти полностью истреблены на Камчатке и Алеутских островах.

По этой причине Компания решила распространить свои поселения далее к югу. В 1804 г. возник поселок на острове Ситха, коренные жители которого называют себя но имени острова, тогда как русские называют их колошами.

Остров Ситха отделен от материка узким проливом и простирается на 3,5° широты. Он состоит, собственно, из трех островов, в чем я имел возможность убедиться лично, обогнув эти острова на шлюпке. Однако проливы, их разделяющие, настолько узки, что Ситху вполне можно рассматривать как единое целое. Берега Ситхинскош залива изрезаны многочисленными бухточками и окаймлены небольшими скалистыми островками, поросшими лесом. Под защитой этих островов, как в шхерах на берегу Финляндии, суда могут найти укрытие от бурь и от морских волн. Гавань Ново-Архангельска защищена подобным же образом и не нуждается в искусственных защитных сооружениях.

В течение длительного времени должность главного правителя поселений Российско-Американской компании занимал Баранов — предприимчивый и отважный человек⁵. Он был словно создан для того, чтобы усмирять дикие народы, и даже находил в этом своеобразное удовольствие. Покорение ситхов, иначе говоря колошей, было не таким легким делом, как приведение к покорности куда более коротких и безропотных алеутов и кадьяков. Однако Баранов справился и с этой задачей.

Это событие произошло в 1804 г.⁶, то есть как раз тогда, когда адмирал Крузенштерн совершал свое путешествие вокруг света и его второе судно, «Нева», было прислано в эту колонию. Баранов незамедлительно воспользовался прекрасной возможностью в полной мере отомстить колошам. Он сам снарядил три судна и в сопровождении «Невы» направился в Ситху. Когда колоши узнали, что вернулся «богатырь Нонок», как они прозвали Баранова, ими овладел такой страх, что они, даже не попытавшись помешать высадке русских на берег, тотчас отступили в свое укрепление. Последнее представляло собой обширный четырехугольник, окруженный частоколом из толстых высоких бревен, и имело небольшие укрепленные ворота, а также амбразуры для ружей и Фальконетов, которыми осажденные были снабжены в избытке.

Эта деревянная крепость, в которой находилось около 300 воинов со, своими семьями, оборонялась в течение нескольких дней. Однако, после того как русские тяжелые орудия пробили брешь в частоколе и осажденные поняли, что он уже не может служить им защитой, они вступили в переговоры и в знак повиновения выдали в качестве заложников сыновей нескольких вождей. Несмотря на то что мир был уже заключен и колошам была предоставлена возможность свободно удалиться, они все же не доверяли русским, а потому незаметно ушли ночью, предварительно убив всех стариков и детей, которые могли бы задержать их бегство. Лишь утром было обнаружено это ужасное преступление, совершенное извергами, которые настолько не доверяли русским, что судили о них по себе.

Теперь Баранов окончательно вступил во владение островом. Но фактически он овладел лишь холмом, на котором прежде жил предводитель колошей по имени Кателан; этот холм представляет собой как бы естественную крепость. Несмотря на заключенные договоры, колоши жаждали мести и непрестанно искали возможности осуществить ее с помощью какой-нибудь хитрости. Поэтому русские отваживались выходить из крепости только значительными группами и в полном вооружении.

Поселение было отстроено вновь. Оно надежно защищено теперь от любого нападения, будучи расположено на высоком холме с крутыми склонами, ставшем еще более неприступным после возведения крепостных сооружений. В настоящее время это поселение носит название Иово-Архангельска и является главным городом русских владений в Америке, простирающихся от 52° северной широты до Северного Ледовитого океана. Помимо него существует еще два других, расположенных южнее; о них речь пойдет ниже.

Баранов перенес свою резиденцию в Ново-Архангельск. Охота на морских бобров, которая развернулась в этих местах, вначале доставляла Компании большой доход. Однако и здесь бобры стали встречаться все реже и реже. В настоящее время доход от этого промысла даже не покрывает расходов на содержание силы, необходимой для того, чтобы давать отпор диким и воинственным колошам. Поэтому у Компании уже возникла мысль совершенно оставить Ново-Лрхангельск и перенести главную резиденцию обратно па остров Кадьяк. Будет, однако, крайне прискорбно, если подобное намерение осуществится, ибо другая нация легко сможет этим воспользоваться, прочно обоснуется в данном крае и начнет мешать деятельности Компании. Между тем капиталов Компании, пожалуй, недостаточно для содержания поселения в Ново-Архангелъске, и, если правительство не вмешается, колония, видимо, перестанет существовать.

Климат Ситхи не так суров, как следовало бы ожидать на этой широте. В середине зимы температура опускается всего на несколько градусов ниже нуля, и морозы никогда не бывают продолжительными. Тем не менее земледелие здесь не развито. Нет, пожалуй, ни одной местности на земном шаре, где бы дождь шел так часто, как здесь. День без дождя считается крайней редкостью. Уже по этой причине злаки тут не вызревают. Рельеф местности также препятствует земледелию: на острове нет сколько-нибудь значительных равнин, а встречающиеся повсюду узкие долины окружены высокими и крутыми гранитными скалами, поросшими густыми лесами, и потому почти весь день остаются в тени. Однако некоторые овощи, как, например, капуста, репа и картофель, дают хорошие урожаи. Картофель возделывают даже колоши, научившиеся этому от русских. Они считают его большим лакомством. На самом материке на той же широте климат, по-видимому, несравненно лучше, хотя и несколько холоднее. Поскольку в этих местах имеются обширные равнины, надо полагать, что там вполне возможно земледелие.

Густые и высокие леса Ситхи состоят главным образом из елей и лиственниц. Встречаются деревья высотой 160 футов и с диаметром ствола 6 - 7 футов. Из таких стволов колоши делают большие лодки, в каждой из которых может разместиться до 25 - 30 человек. Изготовление таких лодок — весьма сложное дело и требует большого искусства. Только за это и можно похвалить сей дурной народ.

Несмотря на то что местность кажется пустынной и бесплодной, почва здесь весьма плодородна, и все растения достигают больших размеров. Однако растительный мир Ситхи не очень разнообразен. Леса изобилуют ягодами, главным образом малиной и черной смородиной.

Эти ягоды замечательны своими размерами, но отличаются водянистым вкусом.

Море у берегов и в бухтах богато рыбой. Здесь водится также много китов, кашалотов, дельфинов, тюленей, морских львов и других морских животных. Рыба составляет главную пищу как туземцев, так и русских. В изобилии встречаются сельдь, треска и различные виды лососевых рыб. Из многочисленных пород птиц, водящихся на этом берегу, следует особо отметить красивого белоголового орла и несколько видов очаровательных колибри, которые прилетают в Ситху из теплых стран и вьют здесь гнезда. Достойно удивления, что эта нежная птичка, живущая в жарком климате, залетает так далеко на север.

Из млекопитающих, обитателей здешних лесов, заслуживает быть отмеченным черный медведь, шкура которого столь дорого ценится в России. Высоко в горах водится особая порода диких баранов, известная нам только по рассказам колошей и, видимо, еще не описанная учеными. Эта порода весьма отличается от той, которая обитает на Камчатке, и имеет шерсть мягкую и тонкую, как шелк. Но самым примечательным из здешних животных все же является морской бобр. Именно он привлек сюда людей из самых отдаленных краев, и эти люди, возможно, когда-нибудь станут благодетелями местных жителей, если будут распространять среди них дух разума и просвещения.

Морские бобры во множестве обитают только на северо-западном берегу Америки, между 60° и 30° северной широты. В незначительном количестве они встречаются также на берегах Алеутских островов, а раньше водились еще на побережье Камчатки и на Курильских островах.. Из бобровых шкур выделывается самый красивый в мире мех, который высоко ценится как европейцами, так и китайцами. Стоимость этого меха возрастает из года в год в связи с быстрой убылью морских бобров. Возможно, что эти животные вскоре совершенно исчезнут с лица земли, так что их можно будет увидеть лишь на картинках в сочинениях, по зоологии.

Некоторые полагают, будто нет никакой разницы между морским и речным бобром, поскольку они очень похожи друг на друга по внешнему виду⁷. Между тем мех первого несравненно красивее, чем мех второго, обитающего лишь в реках и озерах, где морского бобра никогда не встречали.

Нередко в нескольких милях от берега можно наблюдать такую картину: самка морского бобра спокойно спит на спине на поверхности воды, в то время как ее детеныши, числом не более двух, сосут материнскую грудь. Детеныши начинают плавать лишь через несколько месяцев после рождения. Поэтому мать, будучи вынуждена отправиться в море на поиски корма, несет их на своей спине, за которую те крепко держатся. Утолив голод, она возвращается с ними в свою нору, расположенную среди скал. Если охотник заметит самку во время подобного плавания, она становится его легкой добычей. Дело в том, что мать никогда не бросает своих детенышей, хотя они и препятствуют ее бегству, а вместе с самцом яростно защищает их от нападения. Оба зубами вырывают из тел бобрят вонзившиеся в них стрелы и даже нападают на преследующих их людей, расплачиваясь жизнью за свою отвагу.

Легкие бобров устроены таким образом, что эти животные не могут долго оставаться под водой; раз в две- три минуты им приходится всплывать на поверхность, чтобы вдохнуть свежий воздух. Этим и пользуются охотники, которым иначе вряд ли удался бы их промысел, ибо морские бобры с большой скоростью плавают под водой. Тем не менее данный промысел очень труден и к тому же опасен. Вот как производится эта охота.

Охотники, вооруженные короткими дротиками, а также луками и стрелами, выходят в море на маленьких алеутских байдарах, отдаляясь на несколько миль от берега. Заметив морского бобра, они мечут в него дротики или стреляют из лука. Чрезвычайно редко удается поразить животное с первого раза. Оно быстро ныряет, но, как я уже указывал, не может долго оставаться под водой. Искусство охотника заключается прежде всего в том, чтобы угадать, в каком направлении поплыл нырнувший под воду бобр, и отправиться за ним в погоню, тогда как другая байдара стремится зайти ему наперерез. Когда животное вновь, показывается на поверхности, чтобы набрать свежего воздуха, в него сразу стреляют. Преследование продолжается до тех пор, пока бобр не устанет настолько, что в него легко можно будет попасть. Нередко раненое животное, особенно если при нем находятся его детеныши, отчаянно защищается с помощью зубов и когтей. Чем больше байдар принимает участие в охоте, тем больше уверенности в ее удачном исходе. Но при надлежащем искусстве охотников достаточно иметь хотя бы две байдары. Впрочем, несмотря на все усилия, иногда не удается добыть ни одного бобра. А ведь охотники рискуют жизнью, ибо буря часто застигает их в открытом море.

Теперь мне остается только описать туземцев Ситхи, так называемых колошей, к чему я перехожу с большой неохотой. Как я уже говорил выше, это самый порочный народ на свете. Они настолько отвратительны, что я должен просить брезгливых читателей и читательниц пропустить следующие несколько страниц. Только в интересах полноты изложения я счел возможным изобразить здесь, до какой ужасающей степени испорченности могут дойти человеческие существа⁸.

Обитатели острова Ситха и прилегающей к нему части материка отличаются высоким ростом и крепким, но чрезвычайно уродливым и непропорциональным телосложением. Гладкие черные волосы беспорядочно свисают на их широкие и мясистые лица. У них резко выступающие вперед скулы, широкий и плоский нос, большой рот с толстыми губами, маленькие черные глаза, горящие диким огнем, и удивительно белые зубы. Их кожа сама по себе не так уж смугла, но они ежедневно мажут лицо и все тело охрой и черноземом, вследствие чего кажутся темнокожими.

Тотчас же после рождения детям сжимают череп, чтобы придать ему, как они полагают, красивую форму. В результате брови у них поднимаются кверху, а ноздри расширяются. Подобно многим другим народам, колоши выщипывают себе бороду по мере ее появления. Это выщипывание поручается женщинам.

Одежда колошей состоит чаще всего лишь из небольшого передника. Более зажиточные носят шерстяные одеяла, полученные от русских или доставленные на кораблях Северо-Американских Штатов. Они накидывают эти одеяла на спину, завязав два конца узлом на шее. Некоторые носят подобным же образом медвежьи шкуры. Самые богатые колоши владеют европейским платьем, которое надевают лишь в торжественных случаях. Они выглядели бы в нем презабавно, если бы не были столь безобразны; их внешность такова, что не может вызвать даже смеха.

Обычно колоши ходят с непокрытой головой, но при сильном дожде надевают искусно сплетенные из травы конусообразные шапки, которые не пропускают ни капли влаги. Колоши одеваются одинаково как в самую сильную жару, так и в зимнюю стужу. Мне кажется, что ни один народ в мире не закален так, как этот. Зимой здесь случаются десятиградусные морозы, но и тогда колоши разгуливают нагишом. Если им становится холодно, они опускаются по шею в воду, утверждая, что это хороший способ согреться. Колоши ночуют под открытым небом. Они ничем не укрываются, но ложатся так близко к пылающему костру, что спят на горячей золе, время от времени поворачиваясь то на один, то на другой бок, чтобы не обгореть. Те женщины, которых я видел, ходили либо в холщовых рубашках до пят, либо в подобной же одежде из циновок, сплетенных ими самими.

Колоши выглядят еще более дико и непривлекательно вследствие распространенного как среди мужчин, так и среди женщин обычая раскрашивать лицо широкими черными, белыми и красными полосами, пересекающимися во всех направлениях. Хотя эта раскраска кажется совершенно беспорядочной, они, по-видимому, умеют отличать по ней различные племена. Чтобы придать раскрашенному лицу еще более бешеный вид, они втыкают в свои длинные, спутанные, висящие клоками волосы небольшие шейные и грудные перья белоголового орла.

Колошские женщины, и без того весьма безобразные, будучи разукрашены подобным образом, выглядят совершенно ужасно. Но, видимо, и этого им недостаточно. Как только они достигают половой зрелости, им делают разрез в нижней губе и втыкают туда кость, которую для расширения отверстия время от времени заменяют все более толстой. Наконец в это отверстие вставляют колюжку — кусок дерева с утолщениями на обоих концах, овальный в сечении. У самых знатных женщин колюжка часто имеет четыре дюйма в длину и три в ширину. Вследствие этого нижняя губа настолько выпячивается вперед, что всегда видны нижние зубы. Наружный край губы, окаймляющий этот кусок дерева, становится тонким, как веревка, и имеет темно-синий цвет. При быстрой ходьбе губа раскачивается вверх и вниз, касаясь то носа, то подбородка. Как сообщают, у колошей, живущих на материке, колюжка отличается еще большими размерами, а женщина, которая может прикрыть нижней губой все лицо, считается совершенной красавицей. Мужчины и женщины протыкают себе ноздри и вставляют в них перья, железные кольца и другие украшения. В ушах они проделывают много отверстий, в которых. носят кости, раковины и бусы. Нельзя описать, сколь отвратительным кажется этот народ. Но самое неприятное впечатление оставляет эта женская деревянная губа, имеющая корытообразную форму. При жевании табака, который местные женщины очень любят, с неё постоянно течет слюна.

Колоши не имеют постоянных поселений, а кочуют вдоль берегов. Они передвигаются в больших лодках, которые называют «женскими лодками». В этих суденышках помещается все их имущество. Пожелав где-нибудь остановиться, колоши тотчас же сооружают хижину, весь материал для которой возят с собой. Они втыкают в землю множество жердей, образующих четырехугольник, заполняют промежутки между ними тонкими дощечками, а крышу покрывают древесной корой. Таким жилищем колоши довольствуются даже в самые суровые зимы.

В холодное время года в центре хижины поддерживается огонь, вокруг которого сидит вся семья, причем каждый занимается своим делом. Внутренность подобного жилища соответствует неопрятности его обитателей, которые, кажется, соперничают в этом отношении с самыми грязными животными. Дым, запах тухлой рыбы, ворвани и всяких отбросов, безобразные человеческие фигуры, уродливые женщины, которые ищут насекомых в звериных шкурах или в головах мужчин, причем немедленно с аппетитом пожирают свою добычу, большой общий ночной горшок, жидкостью из которого моется вся семья, — все это сразу же прогоняет любопытного европейца из столь ужасного места.

Кушанья колошей, достаточно невкусные сами по себе, кажутся еще более отвратительными, когда видишь, как неопрятно здесь едят или, точнее, пожирают пищу. Питаются колоши почти исключительно рыбой. Их любимым блюдом является китовое мясо, а главным лакомством — ворвань. Обычно они едят всю пищу в сыром виде, но иногда варят рыбу в плетёных водонепроницаемых корзинах, бросая туда раскаленные камни.

Их главное богатство составляют шкуры морских бобров, которые заменяют здесь деньги. В обмен на эти шкуры, колоши получают от судов, ведущих с ними торговлю в ущерб интересам русского поселения, ружья, порох и пули. Эти предметы здесь весьма ценятся. Нет ни одного колоша, который не имел бы по крайней мере двух ружей. Все они очень искусные стрелки.

Чем богаче колош, тем он могущественнее. Он имеет множество жен, что способствует увеличению численности его семьи, а также покупает рабов и рабынь, которые называются калга. Рабы ловят для него рыбу и занимаются другими работами, а на войне входят в войско хозяина вместе с членами его семьи. Эти рабы состоят из военнопленных и их потомства. Хозяин обладает неограниченной властью над ними и даже имеет право убить, чем нередко пользуется. Когда же хозяин умирает, па его могиле умерщвляют двух рабов, чтобы у него были слуги и на том свете. Последних заранее отбирают для этой цели, но они не кажутся опечаленными своей судьбой.

Слабая населенность этого края, по-видимому, объясняется многочисленными межплеменными войнами, которые ведутся с редкой даже для диких народов яростью и ожесточенностью. Эти войны стали гораздо более частыми и кровопролитными после появления у колошей огнестрельного оружия, которым их на их же погибель снабжают приходящие главным образом из Северо-Американских Штатов суда. Раньше колоши были вооружены только луками и стрелами, а теперь у них имеются ружья, длинные ножи и кинжалы.

Колоши никогда не нападают открыто, а стремятся применить хитрость, причем им часто удается застигнуть врага врасплох. Достаточным основанием для неожиданного нападения является возможность грабежа или захвата нескольких рабов. При таких нападениях с врагом обращаются с крайней жестокостью. Поэтому колоши даже в мирное время всегда готовы к защите. Они строят свои жилища в таких местах, которые представляют собой естественные укрепления и откуда можно издали увидеть приближение врага.

Ночью стражу несут женщины. Они собираются у жилищ, вокруг костра, и, чтобы не уснуть, развлекают друг друга рассказами о подвигах своих мужей и сыновей. Все домашние работы, даже самые тяжелые, также возложены на женщин. Мужчины занимаются только охотой и постройкой лодок. Женщинам помогают одни лишь рабы, с которыми обращаются крайне жестоко. Коношские женщины принимают также деятельное участие в войнах. Они не только воодушевляют мужчин, но и сражаются рядом с ними.

Помимо грабежа причиной нападений обычно является кровная месть. Смерть можно искупить только смертью. При этом не имеет значения, будет ли умерщвлен сам убийца или кто-нибудь из его родственников. Обычай требует только, чтобы за убитого мужчину был убит мужчина, за убитую женщину — женщина. Как ни странно, из-за этих безобразных представительниц слабого пола здесь ведутся сражения, подобно тому как у стен Трои некогда сражались из-за прекрасной Елены; зачастую выгодный мир достигается уступкой противнику одной из женщин.

Колоши, по всей вероятности, остались бы равнодушными к самым красивым европейским женщинам. Однако своих соотечественниц с корытообразными губами они находят очаровательными и способны пылать к ним сильнейшей страстью. Об этом свидетельствует следующее событие, которое произошло во время нашего пребывания в Ситхе.

У одной девушки из племени колошей, расположившегося лагерем вблизи крепости, было четверо возлюбленных. Соперники вступили в борьбу, долго избивали друг друга, но ни один из них не хотел уступить. Наконец они решили убить свою возлюбленную и пронзили ее копьями. Несчастная тотчас же истекла кровью. Вокруг костра, на котором был сожжен труп, собралось все племя.

Наши соотечественники, местные старожилы, поревели нам слова песни, сопровождавшей эту церемонию. Песня имела следующее содержание: «Ты была слишком прекрасна. Ты должна была умереть. Достаточно было взглянуть на тебя, чтобы обезуметь от любви».

Как ни жесток этот поступок, он не может идти в сравнение с другим случаем, когда отец, рассердившись на своего ребенка, кричавшего в колыбели, бросил его в кипящую ворвань. Приведенные примеры достаточно характеризуют этот отвратительный народ, принадлежащий во всех отношениях к самым омерзительным отбросам человечества.

Свадьба у колошей представляет собой пиршество, которое устраивается для родных невесты. Что же касается похорон, то трупы умерших сжигают, а пепел собирают в небольшие деревянные ящички, хранящиеся в особом строении. У колошей, по-видимому, существует смутное представление о бессмертии души, но не наблюдается никаких других признаков религии. У них нет ни жрецов, ни какого-либо культа, и поэтому отсутствуют также изображения богов. Зато они верят в колдовство. Колдуны, которые заменяют им также врачей, пользуются большим почетом. Их скорее боятся, нежели любят. Эти колдуны лечат болезни, заклиная злого духа. Впрочем, многие из них умеют также приготовлять из трав целебные средства. Они тщательно охраняют тайны своего искусства, которое их кормит.

Вожди колошей часто посещали наше судно. Обычно они приходили со всей семьей и слугами, чтобы осмотреть корабль, принять подарки и наесться досыта. В благодарность они исполняли свой неуклюжий национальный танец.

Прежде чем подняться на борт, гости несколько раз объезжали вокруг судна. При этом они пели песню, напоминавшую собачий вой. В песне говорилось: «Мы пришли к вам как друзья и не питаем никаких других намерений. Наши предки враждовали друг с другом, но пусть между нами царит мир. Примите нас гостеприимно, и мы отплатим вам тем же».

Пение сопровождалось глухими ударами бубна, но не становилось от этого более благозвучным. Только после наших неоднократных приглашений они наконец вступали на корабль, ибо откликаться на первое же приглашение здесь не принято. Вероятно, этот обычай порожден присущей им подозрительностью.

При подобных посещениях колоши всегда стараются быть особенно нарядными. Они настолько обильно раскрашивают свои лица красной, белой и черной краской, что нигде даже не проглядывает естественный цвет; напротив, тела их бывают украшены лишь черными полосами. В свои волосы колоши втыкают множество белых перьев, разлетающихся по воздуху при каждом движении, а также привязывают к ним горностаевые шкурки. На спину колоши накидывают завязанную у шеи волчью или медвежью шкуру или же шерстяное одеяло, а в руке держат крыло или хвост орла, употребляя его как опахало. Обуви они никогда не надевают.

Вначале посетители обычно удовлетворяли свое любопытство, осматривая судно. При этом они распространяли на палубе (в каюты их не пускали) ужасную вонь or прогорклого масла и ворвани, которыми они пользуются как благовонными притираниями. Затем на палубе начинались танцы. Женщины не танцевали, а сопровождали танцы пением и ударами в бубны. Пение состояло из отдельных глухих тонов с паузами между ними, а такт отбивался ногами. Под эту музыку мужчины проделывали руками и всем телом самые невероятные движения и время от времени совершали огромные прыжки, так что воздух был полон перьев, вылетавших из их причесок. При этом танцующие не сходили с места, а только поворачивались, давая возможность зрителям любоваться ими со всех сторон. Неистовые танцоры образовывали беспорядочную толпу. Только один человек находился от них на некотором отдалении. Он был особенно разукрашен множеством перьев и горностаевых шкурок и отбивал такт жезлом, украшенным зубами морского бобра. По-видимому, это был распорядитель танцев.

По моему распоряжению во время каждого перерыва в танцах как мужчинам, так и женщинам подносили в качестве угощения листья табака, которые они сразу же с жадностью засовывали в рот. После такого угощения музыка и пение возобновлялись с новой силой, пока наконец спектакль не заканчивался вследствие полного изнеможения танцоров. Тогда колошам подносили в деревянных чашах их любимое кушанье — рисовую кашу с сиропом. Они уплетали ее крайне неаппетитно, хватая грязными руками. Женщинам особенно мешали их корытообразные губы. Они отгибались к самому подбородку под тяжестью пищи, часть которой при этом вываливалась обратно. Один раз во время подобного угощения колошей очень напугал медвежонок, привезенный нами с Камчатки. Он сорвался с привязи, перепрыгнул через сидевших на палубе гостей и отогнал их от блюда с кашей.

На прощание посетители всегда получали глоток водки. Последнюю они очень любят и могут употреблять в большом количестве.

В дополнение к их прочим порокам колоши являются страстными игроками. Обычно они пользуются для игры небольшими деревянными палочками, окрашенными в разные цвета и имеющими особые названия: «рак», «утка», «морской бобр», «кит», и т. и. Палочки перемешивают, разделяют на отдельные кучки и покрывают эти кучки мхом. Требуется отгадать, в какой кучке лежит «рак», «кит» и т. п. Некоторые игроки проигрывают при этом все свое имущество и даже жен и детей, которые, становятся рабами выигравшего.

В течение всего нашего пребывания в Ситхе мы поддерживали с колошами мирные Отношения. Впрочем, однажды кровавое столкновение было предотвращено, вероятно, только благодаря отваге и хладнокровию наших матросов. На берегу против нашего шлюпа была устроена в палатке бондарная мастерская, так как почти все наши бочки нуждались в ремонте. Для помощи бондарю и для защиты его от колошей я распорядился выделить трех вооруженных матросов. И вот однажды к палатке подошли десять индейцев, имевших при себе длинные ножи. Вначале они держались спокойно и внимательно следили за работой, однако вскоре стали назойливы и захотели перешагнуть указанные им границы. Когда же им это запретили, они вытащили ножи и, вероятно, тяжело ранили бы бондаря, если бы ему не удалось ловко отпарировать удар рукой. Тут к ним подскочили три других матроса с заряженными ружьями в руках. Они имели строгий приказ проливать кровь лишь в случае крайней необходимости и потому ограничились тем, что выстроились против колошей, направив на них штыки. Те также продолжали некоторое время стоять с ножами наготове, но, увидев решимость матросов, не отважились на нападение и отступили в лес. Если бы дело дошло до вооруженной стычки, она могла бы иметь очень серьезные последствия: все колоши восстали бы против нас, и при высадке на берег в любом месте за пределами крепости мы бы стали подвергаться нападениям из засады. Поэтому правитель колонии капитан Муравьев стремится предотвратить какие бы то ни было столкновения между русскими и колошами. Благодаря своим разумным распоряжениям он пользуется большим уважением среди коренных жителей, вследствие чего в настоящее время отношения с ними хороши как никогда. Вообще управление этого достойного человека весьма способствует подъему благосостояния колоний. В случае выполнения намеченных им планов для этих колоний откроются новые источники доходов и производимая здесь торговля будет приносить Компании большую прибыль.

Как я уже упоминал, граждане Северо-Американских Штатов на поприще торговых спекуляций превосходят все другие нации смелостью, предприимчивостью и выдержкой, Здесь мы получили новое тому доказательство. 16 апреля 1825 г. в гавань Ново-Архангельска вошел двухмачтовый корабль, который прибыл прямо из Бостона, не сделав по дороге ни одной остановки. Он обогнул мыс Горн, совершив все плавание за 166 дней. Капитан этого судна по фамилии Бланшар одновременно являлся его владельцем, а также хозяином груза. На основании одних только слухов о том, что в колонии ощущается недостаток в некоторых товарах, он вложил в них все свое состояние и привез сюда на продажу. Здесь он с ужасом узнал, что Ново-Архангельск в избытке снабжен всем необходимым и что помимо того ожидается прибытие судна из Петербурга с различными припасами. Поскольку, однако, Бланшар готов был все дешево распродать, у него купили судно и груз за двадцать одну тысячу шкур морских котиков (не бобров!). При этом Бланшар поставил условие, чтобы его вместе со всей командой и мехами перевезли на Сандвичевы острова. Оттуда он рассчитывал добраться до Кантона [Гуанчжоу], где надеялся произвести выгодную спекуляцию. Такие шкуры действительно весьма ценятся в Китае: за каждую обычно дают по два испанских талера.

Когда судно входило в гавань, весь его экипаж, не исключая и капитана Бланшара, был пьян, так что только благодаря счастливой случайности оно смогло избежать многочисленных скал и отмелей. Впрочем, североамериканцы такие искусные моряки, что даже в пьяном виде успешно справляются с трудностями. Вероятно, в пути они вели более умеренный образ жизни и, только увидев цель своего путешествия, стали на радостях слишком часто прикладываться к бутылке. Посетив это судно, я, к своему удивлению, обнаружил, что оно обставлено весьма скудно. Например, на нем не оказалось ни одного зеркала, за исключением того, которое находилось на секстанте и служило для измерения углов. Следовательно, при бритье всей команде приходилось пользоваться этим крошечным зеркальцем.

30 июля в Ново-Архангельск благополучно прибыло из Петербурга принадлежащее компании судно «Елена». Оно доставило богатый груз, состоящий из всевозможных припасов. Таким образом, колония оказалась на длительный срок обеспеченной всем необходимым. Мы особенно обрадовались прибытию этого судна, ибо оно привезло нам разрешение покинуть свой пост и возвратиться в Россию.

Мы тотчас же принялись за работу, чтобы приготовить фрегат к плаванию. И вот 11 августа настал долгожданный день, когда, воспользовавшись свежим северным ветром, наше судно вышло из Ново-Архангельска. Мы провели пять с половиной месяцев среди народа, к которому могли испытывать лишь отвращение. Только общение с капитаном Муравьевым и несколькими обитателями крепости скрашивало наше здесь пребывание.

Я решил вернуться в Кронштадт через Китайское - море и далее вокруг мыса Доброй Надежды. В отличие от капитана Бланшара мне не хотелось утомлять своих людей длительным плаванием. Поэтому я решил дать им отдых в удобном порту Манила на острове Лусон, который относится к Филиппинским островам. Предварительно я намеревался предпринять попытку найти цепь островов Ралик.

Согласно результатам астрономических наблюдений, производившихся в течение пяти месяцев, долгота Ново-Архангельска равна 135°33'18" зап, а его широта — 57°2'57" сев. Склонение магнитной стрелки составило 27°30' вост. Следовательно, мыс Эджкомб расположен под 136°1'49" западной долготы, то есть примерно на 20' западнее, чем показано на карте Ванкувера. Такую же разницу мы обнаружили при определении долготы Сан-Франциско. Я полагаю, что Ванкувер нанес на карту весь описанный им американский берег на 20' восточнее его фактического положения. Полученные нами данные более точны, ибо они представляют результаты многократных наблюдений, тогда как Ванкувер производил свои наблюдения на борту находящегося в движении судна⁹.

Прикладной час¹⁰, порта Ново-Архангельск в полнолуние и новолуние, выведенный как среднее из многократных наблюдений, составляет 0 часов 30 минут, а наибольшая высота прилива здесь равна 16 футам.

Как я уже упоминал в предыдущей главе, мне было разрешено провести зиму 1824/25 г. в Калифорнии и на Сандвичевых островах. Капитан Лазарев, которого я сменил, также предполагал на обратном пути зайти в залив Сан-Франциско, врезающийся в побережье Калифорнии, чтобы запастись там свежей провизией перед плаванием, вокруг мыса Горн. Однако ему пришлось дожидаться почты из Петербурга, которая прибывает в столь отдаленные пункты нашей огромной империи лишь один раз в год. По непроезжим сибирским дорогам ее доставляют весной в Охотск, а отсюда осенью переправляют морем в Ново-Архангельск.

Обеспечив все необходимое для предстоящего нам пребывания в Ново-Архангельске, а также подготовив судно к плаванию, мы 10 сентября 1824 г. вышли в море.

Попутный северный ветер быстро понес нас к югу, к берегам плодородной Калифорнии. Плавание протекало благополучно. Оно не было отмечено никакими любопытными происшествиями, если не считать того, что под 40° северной широты мне впервые довелось наблюдать редкое зрелище — борьбу двух противоположных ветров.

В течение нескольких дней дул довольно сильный южный ветер. Вдруг на севере появились облака, и по движению воды стало заметно, что приближается не менее свежий ветер с севера. Катившиеся навстречу друг другу волны неистово бушевали и пенились, но между ними пролегла нейтральная полоса шириной около 50 саженей, тянувшаяся с запада на восток до самого горизонта. Здесь наблюдался полнейший штиль, и даже самый слабый ветерок не бороздил гладкой, как зеркало, поверхности океана. Через некоторое время победа осталась за северным ветром, и он погнал перед собой нейтральную полосу по направлению к нашему судну.

До сих пор мы находились в зоне действия южного ветра, а теперь попали в полосу штиля; наш корабль не мог продолжать свой путь, хотя и спереди и сзади бушевали сильнейшие ветры. Это редкостное явление продолжалось примерно четверть часа. Наконец нас подхватил северный ветер, и мы быстро понеслись к цели.

25 сентября мы находились уже весьма близко от мыса, названного испанскими моряками мысом Королей [мыс Рейес]. Недалеко от него расположен залив Сан-Франциско. Однако густой туман, господствовавший в это время года у калифорнийских берегов, скрывал от нас берег. Только утром 27 сентября туман рассеялся, и мы увидели желанный мыс. Он представляет собой довольно высокий, лишенный всякой растительности холм, обрывающийся к морю черной скалистой стеной. По внешнему виду данный холм отнюдь не оправдывает своего названия. В десять часов утра мы обогнули этот Королевский утес на расстоянии трех миль. Здесь мы заметили чрезвычайно сильный прибой, порожденный быстрой сменой двух стремительных морских течений. Волны со слепой яростью бились о подножие равнодушного к их неистовству монарха.

Ширина пролива, ведущего в большой и прекрасный залив Сан-Франциско, составляет всего половину дальности полета пушечного ядра. Над проливом господствует крепость св. Иоахима, расположенная на высокой скале на его левом берегу. Мы увидели, что над крепостью развевается республиканский флаг. Последнее означало, что и эта, самая северная, колония Испании уже не признает власти метрополии. Мы заметили также несколько кавалеристов и толпу народа; все они, казалось, с. напряженным вниманием следили за быстрым приближением нашего судна.

Когда мы подошли на расстояние ружейного выстрела, часовой схватил обеими руками длинный рупор и запросил нас, какой мы нации и откуда прибыли. Его грубый окрик, пушки, направленные на фарватер, маленькое войско, стоящее под ружьем, в том числе находящаяся в боевой готовности кавалерия, наконец, переданное нам требование салютовать крепости — все это могло создать впечатление, будто комендант властен помешать входу в гавань даже военного судна. Однако мы' были до некоторой степени осведомлены об истинном положении. Дело в том, что покоящаяся на скале крепость св. Иоахима — самая миролюбивая на свете. Ни одна из ее пушек не годится для точной стрельбы, а ее гарнизон может вести лишь словесные сражения. Все же я из учтивости приказал салютовать крепости, надеясь таким путем обеспечить нам более радушный прием. Каково же было мое удивление, когда на наш салют не последовало никакого ответа! Представитель коменданта, вскоре прибывший из крепости, разъяснил мне эту загадку: он попросил дать им немного пороху, чтобы они могли надлежащим образом ответить на мое приветствие.

Как только мы бросили якорь, весь гарнизон вышел из крепости, как обычно оставив ее без всякой защиты, и расположился на берегу вместе с другими любопытными. В эту гавань суда заходят чрезвычайно редко, и поэтому наш корабль вызвал здесь почти такое же удивление и восхищение, как на островах Южного моря. Я послал на берег лейтенанта Пфейфера, поручив ему официально доложить коменданту о нашем прибытии и одновременно обратиться к нему с просьбой помочь нам пополнить запасы свежей провизии.

Сам комендант дои Мартинес Игнасио, имеющий чин лейтенанта кавалерии, был вызван на конгресс в столицу Калифорнии Монтерей. Его заместитель, секунд-лейтенант дон Хосе Санчес, принял моего посланца с большой сердечностью. Он сохранил обо мне самые дружеские воспоминания с той поры, как я посетил эту гавань на бриге «Рюрик». Дон Санчес был тогда честным и бравым унтер-офицером, а в настоящее время, при республиканском правительстве, достиг офицерского чина. Он доказал мне свое расположение, обещав оказать нам всемерную помощь, в том числе позаботиться о незамедлительной присылке фруктов, овощей и свежего мяса.

Здесь я прерву рассказ о нашем пребывании в Калифорнии. В этой прекрасной стране сама природа создала все условия для того, чтобы трудолюбивое и деятельное население могло спокойно наслаждаться жизнью. Однако еще совсем недавно Калифорния была самой заброшенной из испанских колоний. О ней имеются лишь незначительные и скудные сведения. Поэтому я надеюсь, что краткий обзор истории и государственного устройства Калифорнии не покажется излишним читателям. Быть может, он побудит их с большим интересом отнестись к рассказу о нашем пребывании в этой малоизвестной стране.

Вначале Калифорнией называли лишь узкий полуостров па западном берегу Северной Америки, который простирается от бухты Сан-Диего (52° сев. широты) до мыса Сан-Лукас (22° сев. широты) и имеет в длину 150 немецких миль¹. Однако впоследствии, когда испанцы открыли берег материка, расположенный далее к северу, они распространили на него то же название. С тех пор полуостров стали называть Старой Калифорнией, а побережье вплоть до залива Сан-Франциско, лежащего под 37° сев. широты, — Новой Калифорнией. Еще дальше к северу расположен так называемый Новый Альбион.

Кортес, этот неутомимый завоеватель, не удовлетворился захватом Мексики. Он приказал построить на берегу Великого океана суда, чтобы и дальше распространять владычество Испании. В результате в 1534 г. испанские мореплаватели впервые увидели берег Калифорнии, а в 1537 г. ее посетил Франсиско де Ульоа². Когда весть об этом открытии дошла до испанского правительства, оно сочло целесообразным на сей раз отказаться от методов, применявшихся при завоевании Мексики и Перу. Было решено овладеть этой страной мирными средствами, путем обращения ее населения в христианскую веру. Эта богоугодная цель была объявлена единственной причиной присоединения Калифорнии. И действительно, туда были посланы иезуиты, которых прикрывал лишь небольшой военный отряд. Иезуитам было приказано основать в новом краю поселение и приступить к распространению христианства. Цель данной экспедиции, сопряженной со значительными расходами, казалась вполне бескорыстной.

Однако па самом деле это предприятие было продиктовано тайным страхом: в Мадриде опасались, что новыми землями, расположенными по соседству с Мексикой, овладеет другая держава, которая тогда будет иметь возможность угрожать испанским золотым приискам.

Иезуиты прибыли в Калифорнию и тотчас взялись за дело. За ними последовали доминиканцы и, наконец, францисканцы. В настоящее время поселения доминиканцев, называемые здесь миссиями, находятся в Старой Калифорнии, а поселения францисканцев расположены в Новой³. Все эти монахи усиленно обращали и продолжают обращать в христианство местное население. Как это делается, мы увидим в дальнейшем.

Первые миссии возникли на побережье Старой Калифорнии и могли сообщаться с Мексикой морем. Они были основаны в таких местностях, которые казались наиболее удобными для земледелия. Военные же отряды, сопровождавшие монахов, выбирали для своих поселений такие пункты, откуда можно было обеспечивать безопасность сразу нескольких миссий. Благодаря такому расположению они всегда готовы были выступить на их защиту и оказать миссионерам поддержку в их деятельности. Подобный военный пост носит здесь название «президио».

Монахи не умели объясняться с местными чрезвычайно робкими и простодушными жителями, которые недалеко ушли от животного состояния и, вероятно, вообще не имели никакого понятия о религии. В этих-условиях нечего было и думать о распространении христианского вероучения, и святым отцам пришлось насаждать католическую религию, а точнее, свою собственную власть силой оружия. Подобное «обращение» удавалось им настолько хорошо, что число миссий, которые строили новообращенные католики, быстро увеличивалось. В Новой Калифорнии, где мы находились, первая миссия Сан-Диего была основана в 1769 г., а теперь там насчитывается уже двадцать одно миссионерское поселение. Этим миссиям подчинено 25 тысяч крещеных индейцев. Маленькое войско, состоящее из 500 драгун, удерживает их в повиновении, а также следит за тем, чтобы они не убежали. Иногда некоторым из этих индейцев все же удается ускользнула от своих сторожей и вернуться в родное племя. Но драгуны их там находят и силой возвращают обратно в миссию, причем заодно саблей вербуют новых христиан среди соплеменников беглецов.

Судьба этих индейцев, так называемых индейцев-христиан, заслуживает всяческого сожаления. Даже положение негров-рабов не может быть хуже. Индейцы полностью зависят от неограниченного произвола и тирании монахов. Страдая, они не имеют даже возможности найти утешение в религии, ибо их духовные пастыри выступают в роли привратников царствия небесного и не допускают в него тех, кто им не угоден. Индейцы не имеют никакой собственности и проводят всю свою жизнь в молитве, и работе на монахов. Три раза в день их гоняют в церковь, где они слушают мессу на латинском языке. Остальное время они трудятся на полях и в садах, применяя лишь самые грубые и примитивные орудия, или же выполняют какие-нибудь иные работы. На ночь их запирают в переполненные казармы с земляным полом. Эти казармы не имеют окон и скорее напоминают хлева для скота, чем человеческие жилища. В них нет никаких постелей и к тому же так тесно, что едва можно разместиться на ночлег. Вся одежда индейцев состоит из грубой шерстяной рубахи. Они сами изготовляют такие рубахи, а затем получают их в виде подарка от миссии.

Вот то счастье, которое приносит бедным индейцам католическая религия, вот те радости, которые ждут их в миссии! А того, кто осмелится покинуть этой «рай», чтобы попытаться вернуться к прежней жизни среди своих свободных соплеменников, ловят и в наказание заковывают в кандалы.

Благочестивые пастыри захватили большие участки пахотной земли. Эта земля обрабатывается их паствой и засевается главным образом пшеницей и бобовыми растениями. Урожай хранят в особых складах. Та часть его, которая превышает местные потребности, при случае отсылается морем в Мексику, где обменивается на такие изделия, которые не производятся в миссиях. Остающийся при этом значительный излишек превращается в наличные деньги, поступающие в кассы миссий.

Таким образом, источник доходов миссий угрожал иссякнуть. Однако монахи продолжали соблюдать верность королю, что сделало бы им честь, если бы подобная политика не диктовалась их собственными интересами. В самом деле, любая другая форма правления могла привести лишь к ограничению их власти. Между тем среди военных уже зрело недовольство, которое ставило под угрозу владычество монахов. Событие, происшедшее за два года до нашего прибытия, внезапно превратило эту искру недовольства в настоящее пламя.

В качестве своего единственного утешения индейцы время от времени получали от монахов различные безделушки, подобные тем, которые моряки привозят обитателям островов Южных морей. Поступление этих безделушек, разумеется, тоже прекратилось, и тогда индейцы-христиане почувствовали себя по-настоящему несчастными. Их отчаяние переросло в возмущение. Они в ярости вырвались из своих тюрем и атаковали жилища монахов, но вскоре вынуждены были отступить перед силой огнестрельного оружия. Гарнизон нанес восставшим решительное поражение, понеся лишь незначительные потери, и несчастным пришлось вернуться в прежнюю неволю. Но тут драгуны сообразили, что монахам пришлось бы плохо без их смелого вмешательства. Опьяненные победой, они стали отныне смотреть на святых отцов как на своих подопечных, нуждающихся в защите. Несмотря на протесты монахов, военные объявили себя первым сословием в стране и отделились от Испании, которая, казалось, сама уже много лет назад от них отказалась. Такие же события произошли в Старой Калифорнии. Обе эти страны, которые и раньше считались двумя различными провинциями, в настоящее время представляют собой отдельные республики⁴.

Испания вполне могла удержать за собой эти плодородные земли, Если бы она оказала им хоть малейшую поддержку, они, по всей вероятности, не отделились бы от метрополии. А ведь как удобно было бы отсюда вести борьбу за возвращение в состав империи восставших колоний, особенно прилегающей к Калифорнии Мексики, которая в прошлом была важным центром добычи золота! Богатые Филиппинские острова, оставшиеся верными Испании, могли бы доставить средства для выполнения этой задачи. Однако само провидение, должно быть, позаботилось о том, чтобы Испания забыла о принадлежащей ей Калифорнии и здесь могли возникнуть и процветать новые государства.

Когда Калифорния стала независимой, ее гавани открылись для судов всех наций, и начала развиваться торговля. Раньше всех воспользовались этой переменой корабли Северо-Американских Штатов. В настоящее время из Калифорнии вывозятся хлеб, бычьи шкуры, сало и драгоценные меха морских бобров. Была сделана даже попытка начать на собственный страх и риск торговлю с Китаем, однако она потерпела неудачу. Дело в том, что корабль с богатым грузом был доверен одному североамериканскому капитану. Последний продал груз в Китае, но счел более выгодным присвоить как судно, так и все вырученные деньги, а потому не вернулся.

Во время нашего пребывания в Новой Калифорнии ее правителем был дон Луис Аргуэльо, тот самый молодой человек, с которым я познакомился во время моего плавания на «Рюрике». Он занимал тогда должность коменданта президио Сан-Франциско. Теперь же его резиденция находилась в Монтерее. Здесь Аргуэльо обдумывал новые законы, которые могли бы способствовать установлению порядка в этом государстве, состоящем из таких разнородных элементов, как драгуны, монахи и индейцы. Хотелось бы верить, что участь последних будет облегчена, Во время нашего визита страна еще не имела конституции, причем сам Аргуэльо, должно быть, не обладал ни силой, ни способностями, необходимыми для того, чтобы добиться утверждения разработанного им проекта. В обеих частях Калифорнии, по-видимому, произойдет еще немало перемен, прежде чем они превратятся в процветающие и счастливые государства, для чего природа предоставила им все возможности.

На следующее утро после нашего прибытия я посетил старого Санчеса в президио. Он принял меня с искренней радостью и подробно рассказал о тех событиях, которые произошли здесь за восемь лет, прошедших со времени моего посещения этой гавани на «Рюрике». Между прочим, Санчес сообщил мне, что дон Луис стал теперь очень важным человеком, а сам он получил повышение И носит звание лейтенанта, которое ценится здесь очень высоко. Тем не менее он осуждал нынешние порядки и предсказывал, что они не доведут до добра. По его словам, он скорее предпочел бы быть скромным подданным испанского короля, чем республиканским офицером.

Президио находилось в том же состоянии, что и восемь лет назад. Ничто не указывало здесь на важные изменения, происшедшие в управлении страной, если не считать появления республиканского флага. Мне показалось, что жизнь в президио текла по-прежнему беззаботно и лениво.

Санчес обещал ежедневно снабжать наше судно свежим мясом. Кроме того, он дал нам. совет послать шлюпку за овощами в миссию Санта-Клара, где они имеются в изобилии. В самом же президио вследствие лишь здесь понятной беспечности выращивают меньше овощей, чем требуется для прокормления гарнизона.

Во время моего первого посещения Калифорнии я не имел возможности побывать в миссии Санта-Клара и потому решил отправиться туда следующим утром на нашей большой шлюпке. Санчес был настолько любезен, что снабдил нас хорошим лоцманом, а также немедленно послал в миссию верхового, чтобы предупредить о моем посещении.

Залив. Сан-Франциско имеет в окружности не менее 90 миль. Острова разделяют его на две почти одинаковые части — южную и северную. На берегах южной части, которая вдается в берег в восточном направлении, расположены три миссии: Сан-Франциско, Санта-Клара и Сан-Хосе. О северной половине залива я расскажу ниже.

Утром 28 сентября баркас был снабжен всем необходимым для небольшого путешествия и подготовлен к отплытию. Мы воспользовались приливом и попутным ветром и направились к востоку, вдоль восхитительных берегов, мысов и островов. Цель путешествия — миссия Санта-Клара — находилась по прямой линии примерно в 25 милях от нашего судна. Повсюду, куда бы мы ни бросили взгляд, местность казалась живописной и плодородной. Здесь нигде не видно голых скал: невысокие берега покрыты сонной зеленью, подальше от побережья амфитеатром возвышаются волнистые холмы, а на горизонте виднеются поросшие лесом горы. По холмам разбросаны небольшие дубовые рощи, отделенные друг от друга красивыми лугами. Эти рощи образуют прелестнейшие группы, каких не в состоянии создать даже самый искусный садовод.

В такой местности можно без больших усилий собирать обильные урожаи. Но напрасно стали бы вы искать здесь людей, использующих все эти дары природы. На прекрасных лугах повсюду царит мертвая тишина, прерываемая лишь криками диких зверей. До самого горизонта не видно ни одной хижины и вообще не заметно следов человека. Ни один челн не бороздит поверхность этих вод, хотя здесь могли бы плавать большие суда, для которых имеется несколько хороших гаваней. Только большие белые пеликаны с огромными мешками под клювами используют местные рыбные богатства, так как испанцы за два века своего пребывания в Калифорнии не смогли приобрести даже сетей для ловли рыбы.

Здесь могли бы жить беззаботно и счастливо тысячи семейств. Поэтому насколько благоразумнее поступили бы европейцы, отправившиеся в качестве колонистов в Бразилию, если бы они предпочли поселиться в Калифорнии! Ведь в Бразилии они сталкиваются с большими трудностями, далеко не всегда встречают понимание и поддержку со стороны правительства и в конце концов погибают, не вынося непривычной для них жары. В Калифорнии же колонисты нашли бы климат, сходный с климатом Южной Германии, а природа щедро вознаградила бы их за малейшие усилия.

Проплыв под парусами около двух часов, мы заметили справа от нас глубоко вдающуюся в сушу бухту, на берегу которой, среди поросших лесом холмов, раскинулась миссия Сан-Франциско. Тем временем наступил отлив, ветер ослаб, и нам пришлось медленно продвигаться вперед на веслах. Ввиду этого, пройдя около 15 миль, мы решили сделать привал на небольшом. уютном островке. Пора уже было подкрепиться. Мы развели большой костер, и, поскольку каждый матрос немного разбирается в поварском искусстве, вскоре был готов обед. Воспользовавшись прекрасной погодой, мы расположились на свежем воздухе, под тенистым дубом. Вероятно, поэтому обед показался нам очень вкусным.

Местность, через которую мы проезжали, выглядела очень романтично, хотя и продолжала оставаться весьма суровой. Повсюду росли роскошные травы, что свидетельствовало о плодородии почвы. Очутившись снова на вершине высокой горы, мы с радостью увидели внизу крепость Росс. По склону шла довольно удобная дорога. Мы пришпорили усталых лошадей и, к немалому удивлению обитателей крепости, галопом въехали в ее ворота. Правитель селения Шмидт принял нас чрезвычайно дружественно и приказал произвести несколько пушечных выстрелов в честь нашего прибытия на российско-американскую землю. Затем он весьма гостеприимно пригласил нас в свой удобный и чистый дом, выстроенный из толстых бревен на европейский манер.

Крепость Росс расположена на возвышенном морском берегу, возле устья небольшой речки, под 38°33' северной широты. Она была основана в 1812 г. с согласия коренных жителей, которые с готовностью помогали подвозить строительные материалы и даже участвовали в возведении построек. Русские поселились здесь для того, чтобы развернуть у побережья Калифорнии охоту на морских бобров, ибо возле более северных наших поселений эти животные были теперь полностью истреблены. Испанцы, не занимаясь сами подобными промыслами, охотно разрешили русским за определенное возмещение поселиться на здешнем берегу, где тогда еще в изобилии водились морские бобры. В настоящее время эти животные даже тут стали редкостью. Все же у побережья Калифорнии, где охота производится из колонии Росс, по-прежнему добывается больше бобров, чем в любом другом месте земного шара.

Крепость представляет собой четырехугольник, окруженный частоколом из высоких и толстых бревен. Она имеет две башни, снабженные 15 пушками. Во время моего пребывания в крепости ее гарнизон состоял из 130 человек, из которых лишь немногие были русскими, а остальные — алеутами.

Вначале испанцы не возражали против пребывания здесь русских поселенцев и снабжали их быками, коровами, лошадьми и овцами. Однако, заметив, что колония Росс, несмотря на менее плодородную почву и худший климат, становится более цветущей, чем их собственные поселения, они начали завидовать колонистам и опасаться за свое будущее, а потому потребовали, чтобы русские удалились. Испанцы утверждали, что их владения на западном берегу Америки простираются до Северного Ледовитого океана, и угрожали подкрепить свои требования силой оружия. Кусков, основатель и тогдашний командир крепости Росс, благоразумный и неустрашимый человек, дал им весьма решительный ответ. Он сказал, что основал колонию по приказу своих начальников и притом в такой местности, которая ранее не была занята никакой другой державой. Он подчеркнул, что на данную землю могли бы претендовать разве только коренные жители, по они добровольно уступили ее русским. На этом основании Кусков отклонил столь необоснованное требование и предупредил, что на насилие ответит насилием. Испанцы поняли, что не смогут справиться с русскими, а потому отказались от своих смехотворных притязаний и вновь завязали с поселенцами дружеские отношения. В настоящее время эти две нации живут здесь в полнейшем согласии.

Между прочим, селение Росс приносит испанцам большую пользу. Во всей Калифорнии не сыщется ни одного слесаря и ни одного кузнеца. Поэтому все железные орудия испанцев изготовляются или чинятся за хорошую плату в русской колонии. Сопровождавшие нас драгуны также привезли с собой для починки множество испорченных ружейных замков.

Чтобы русские не смогли распространить границы своей колонии до северного берега залива Сан-Франциско, испанцы спешно построили там миссии Сан-Габриэль и, Сан-Франциско Солона. Очень жаль, что мы их не опередили. Ведь поселение на берегу этого прекрасного залива могло бы принести нам поистине неисчислимые выгоды, особенно если учесть, что мы владеем в этом краю лишь плохой гаванью Бодега.

Обитатели селения Росс живут в мире и согласии с местным населением. Многие индейцы приходят в крепость и работают там за поденную оплату. Ночи они обычно проводят вне крепости. Индейцы охотно выдают своих дочерей замуж за русских и алеутов. В результате возникают многочисленные родственные связи, которые способствуют дальнейшему укреплению уз дружбы и взаимопонимания. Обитатели Росса, в одиночку охотясь на оленей и другую дичь, удаляются от крепости, на большие расстояния. Они часто проводят ночи среди индейцев различных племен, причем с ними еще не случалось ничего плохо. Испанцы никогда бы на это не решились. Чем разительнее контраст между угнетением индейцев в миссиях и обращением с ними в нашем селении, тем больше должен радоваться всякий гуманный человек, вступая на русскую территорию. Православная церковь не распространяет свое учение силой. Она свободна от фанатизма и проповедует любовь и терпимость. Эта церковь не стремится во что бы то ни стало привлечь людей иной веры, а позволяет им принимать православие лишь по искреннему внутреннему убеждению. Для тех же, кого она допускает в свое лоно, она навсегда остается любящей матерью. Сколь отлично это от образа действий католических священников и протестантских миссионеров!⁹

Местность, где расположено селение Росс, отличается мягким климатом. Лишь изредка ртуть в термометре опускается здесь ниже нуля. К сожалению, частые туманы препятствуют развитию на этом побережье садоводства и огородничества. Однако на расстоянии нескольких верст от берега, в тех местах, куда не проникают туманы, очень хорошо произрастают почти все южные растения. Овощи достигают здесь необычайных размеров. Встречаются редьки весом до 50 фунтов, тыквы весом 65 фунтов; соответственно велики и другие овощи. Картофель приносит здесь урожай сам-сто или сам-двести, причем его собирают два раза в год. Поэтому голод в селении Росс едва ли возможен. Крепость окружена полями пшеницы и ячменя, принадлежащими отдельным жителям селения. Из-за туманов злаки произрастают здесь не так хорошо, как в миссии Санта-Клара, но все же колонисты имеют возможность ежедневно есть белый хлеб и кашу. Алеуты обычно очень неохотно покидают родину, но этот край им так нравится, что они с удовольствием здесь остаются и не скучают по своим островам.

Испанцам следовало бы поучиться земледелию в селении Росс у Шмидта. Он ведет здесь хозяйство с достойным удивления совершенством. Все земледельческие орудия изготовляются на месте под его руководством и не уступают лучшим европейским образцам. Наши испанские спутники тоже были всем этим поражены. Но что их больше всего изумило, так это ветряная мельница: они никогда не видели столь совершенной и полезной машины.

Вокруг селения Росс имеется много строительного леса, который используется компанией. Здесь было уже спущено со стапелей два судна. Море изобилует очень вкусной рыбой, а на суше водится в неистощимом количестве самая лучшая дичь. Обладая всеми этими достоинствами, селение страдает лишь из-за отсутствия хорошей гавани. Однако при умелом ведении хозяйства все же можно будет со временем снабжать отсюда всеми необходимыми припасами более северные поселения.

Местные индейцы очень похожи на тех, которые живут в миссиях. Можно утверждать, что все они принадлежат к одной расе, хотя и говорят на разных языках. Однако здесь индейцы не столь глупы и выглядят более веселыми и довольными, тогда как в миссиях с их лиц не сходит печать глубочайшей серьезности, а глаза всегда устремлены в землю. Эти различия объясняются их неодинаковой судьбой.

Здешние индейцы тоже ходят нагими и ведут кочевой образ жизни. Помимо поденной работы у русских их единственным занятием является охота. Эти индейцы весьма неприхотливы в выборе пищи. Они с аппетитом поедают всякую дрянь, в том числе различных насекомых и червей, делая исключение лишь для ядовитых змей. На зиму они запасаются желудями и зернами дикой ржи, растущей здесь в изобилии. Когда эта рожь созревает, индейцы ее. поджигают. Солома сгорает, а обжаренные зерна остаются на земле. Их собирают в кучи и смешивают с желудями. В таком виде это кушанье и употребляется в пищу. Местные индейцы придумали несколько азартных игр, которые они обожают. Они предаются игре со страстью и нередко проигрывают все, что имеют.

Если когда-нибудь среди отсталых обитателей данного края распространятся блага цивилизации, то это будет заслугой отнюдь не испанских миссий, а русских поселений. Приобщившись к культуре, местные народы станут благодарить русских за свое пробуждение к разумной жизни. Такое пробуждение уже началось у алеутов.

Проведя в селении два дня, мы простились с почтенным Шмидтом и отправились назад той же дорогой. На обратном пути с нами не произошло ничего примечательного. Профессор Эшшольц остался в селении, чтобы произвести некоторые изыскания в области естественной истории. Он намеревался вернуться морем на алеутской байдаре, воспользовавшись тем, что многие из них должны были в ближайшее время отправиться на промысел морского бобра в залив Сан-Франциско.

Так как испанцы сами не занимаются охотой на морских бобров, они охотно разрешают русским промышлять возле своих берегов, за что получают определенную часть добычи. Я был очень рад, что байдары из колонии Росс прибудут в залив еще во время нашего здесь пребывания. Дело в том, что я намеревался посвятить некоторое время исследованию еще совершенно неизученных рек, впадающих в залив Сан-Франциско, для чего эти небольшие суденышки могли бы весьма пригодиться. Вот почему я ждал только их прихода, чтобы вновь отправиться в путь.

В течение всего лета здесь господствует северо-западный ветер, при котором никогда не бывает дождям Но теперь стоял уже конец октября, когда часто дуют южные ветры, приносящие с собой плохую погоду и сильные ливни. Именно из-за них нам пришлось в течение некоторого времени ожидать возвращения профессора Эшшольца и прибытия байдар.

Однажды, к большому нашему изумлению, в залив из открытого моря вошла шестивесельная шлюпка, которая вскоре подошла к нашему кораблю. Она была спущена с английского китобойного судна, которое уже в течение нескольких дней лавировало, перед входом в залив, не имея возможности войти в него из-за неблагоприятного направления ветра. Большая часть команды страдала от цинги, и капитан решил послать на берег шлюпку, чтобы достать для больных свежего мяса. Я тотчас же приказал в изобилии снабдить их мясом и овощами, после чего шлюпка отправилась обратно. На следующий день в залив вошло само судно и стало возле нас на якорь. По тому, как они убирали паруса, было видно, что у них осталось очень мало людей, сохранивших работоспособность. Капитан, вскоре меня посетивший, также был совсем изнурен, а его помощники лежали в постели. Семь месяцев это судно провело у берегов Японии, ни разу не вставая на якорь и не поддерживая никакой связи с сушей. Несмотря на столь большие лишения, команде не удалось добыть ни одного кита, хотя последние в изобилии водятся у японских берегов.

Заболевание команды цингой я могу объяснить лишь плохим питанием вследствие непростительной экономии, а также нечистоплотностью. Последнее качество вообще нехарактерно для англичан, но при таком длительном и непрерывном плавании, конечно, трудно избежать грязи на судне. На нашем корабле в течение всего путешествия не наблюдалось ни малейших следов цинги, этой страшной болезни, от которой в прежние годы погибало так много моряков.

Капитан рассказал мне, что у берегов Японии промышляло большое число китобойных судов, причем многие из них через короткое время уходили оттуда с богатой добычей. Все эти суда очень страдали от частых штормов. Другим большим неудобством было строгое запрещение высаживаться на японскую землю.

Как известно, японцы не желают иметь никакого дела с другими нациями, за исключением китайцев и голландцев, и обращаются с чужеземцами как с прокаженными: под страхом смертной казни там запрещено снабжать иностранцев пищей. Японцы видят в этом верное средство сохранить в чистоте свои древние обычаи, при которых они чувствуют себя счастливыми. Проведя семь месяцев в Японии во время моего первого путешествия с адмиралом Крузенштерном, я могу засвидетельствовать, что всякий, кто имел возможность поближе познакомиться с этим народом, не может его не уважать. Ведь японцы собственными силами, без какого бы то ни было иностранного влияния, достигли высокой ступени просвещения. Возможно также, что подобная изоляция — результат политики их весьма деспотического правительства, которое опасается распространения неблагоприятных для него идей.

На одном китобойном судне, которое слишком долго задержалось у берегов Японии, кончились все запасы провизии и пресной воды. Находясь в столь тяжелом положении, капитан принял смелое решение нанести японцам визит в самой императорской резиденции, хотя и знал о строгом запрещении высаживаться на берег. Без всякого предупреждения он вошел в залив Иеддо и стал там на якорь на расстоянии пушечного выстрела от города. Можно себе представить, в какое смятение пришли жители Иеддо, ранее никогда не видевшие ни одного европейского судна. На берегу тотчас же появилось множество солдат, а сам корабль был окружен лодками, в которых сидели вооруженные люди. Эти воинственные приготовления заставляли предполагать, что на судно готовится нападение и что команде придется поплатиться за свою смелость жизнью. Однако события развернулись иначе. После того как японцы приняли все необходимые меры, чтобы судно оставалось на месте и с него не могли спустить ни одну шлюпку, к нему подошла изящная лодка. На борт поднялись двое вельмож в шелковой одежде, каждый с двумя мечами за поясом. Их сопровождал переводчик, который немного говорил на ломаном голландском языке. Дружелюбно и вежливо поздоровавшись с капитаном, они сказали, что император прислал их узнать, по какой причине прибыли чужеземцы и известно ли им, что приставать к берегам Японии запрещено под угрозой смертной казни. Капитан признался, что слышал об этом строгом запрещении, но добавил, что решился на столь отчаянный поступок, ибо на корабле не осталось никаких припасов. Вельможи тщательно осмотрели судно и, убедившись в том, что на нем действительно нет ни продовольствия, ни воды, так же вежливо попрощались с капитаном. Тем временем из города прибыло множество лодок с любопытными обоего пола. Им не разрешили войти в круг, образованный сторожевыми лодками, и потому жителям города пришлось издали любоваться новым для них зрелищем.

В тот же день переводчик вновь прибыл на судно и привез питьевую воду и различные припасы, которых должно было хватить на несколько недель. Переводчик объявил, что император предоставляет все это безвозмездно, ибо долг предписывает помогать ближним и правительству было бы стыдно брать плату с людей, терпящих бедствие. Но теперь, когда капитан снабжен всем необходимым, он должен немедленно выйти в море и сообщить своим соотечественникам, что без крайней необходимости ни один иностранец не должен под страхом смерти приближаться к японским берегам. Переводчик добавил, что очень несправедливо, поступают также и те, которые промышляют у данных берегов без разрешения императора.

С переводчиком прибыло много людей, которые быстро погрузили на судно воду и продовольствие. Затем был немедленно поднят якорь, и корабль вышел в море, буксируемый японскими лодками; он провел в заливе менее двенадцати часов. На прощание капитан хотел сделать переводчику подарок, но последний ужаснулся этому намерению и немедленно покинул судно, сказав, что любая принятая безделица стоила бы ему головы. В Европе нравы далеко не так суровы.

Вскоре после этого с другого китобойного судна, не осведомленного о вышеописанном происшествии и находившегося в ста милях к югу от Иеддо, была послана на берег шлюпка. Ее команде поручили приобрести свежую провизию в небольшой прибрежной деревушке. Высадившихся на берег матросов тотчас же схватили и посадили в тюрьму, а их лодку спрятали. Корабль долго ждал возвращения шлюпки, пока наконец не был отогнан сильным штормом от берега. С попавшими в плен моряками хорошо обращались, держали в удобной тюрьме и превосходно кормили. Через четырнадцать дней им сообщили приговор, который был, очевидно, вынесен в Иеддо. Он отнюдь не отличался той гуманностью, которая вообще характерна для японцев: моряков посадили в их собственную лодку и, не снабдив никакими припасами, заставили выйти в море, невзирая на непогоду. Сорок восемь часов проплутали моряки в открытом море, а затем им посчастливилось встретить китобойное судно, взявшее их на борт. Эти случаи должны служить предупреждением для всех моряков, которые захотели бы высадиться в Японии.

В последний период нашего пребывания в Калифорнии там началась настоящая зима. Очень часто наблюдались штормы, сопровождавшиеся дождями. А дувший 9 декабря юго-западный ветер мог сравниться по силе с ост-индскими и вест-индскими ураганами. Он срывал крыши с домов, выворачивал с корнем деревья и вообще причинил большие разрушения. Один из наших самых толстых якорных канатов лопнул, и, если бы не выдержал другой, еще более прочный, нас отнесло бы к скалистым берегам пролива, соединяющего залив с открытым морем. В этом проливе стремительное течение боролось со штормовым ветром, вследствие чего здесь образовался необычайно мощный прибой. К счастью, уже через несколько часов шторм начал ослабевать, но и за столь короткое время он успел причинить окружающей местности весьма значительный ущерб. Произошло даже наводнение. Вода с такой быстротой затопила все низменные участки, что наши люди едва успели перенести в безопасное место палатку с астрономическими приборами.

Тщательно сравнив санкт-петербургское и сан-францисское время с учетом разницы долгот, мы установили, что большое наводнение в Санкт-Петербурге, причинившее так много бедствий, произошло не только в тот же день, но и началось в тот же час, что и наводнение в Калифорнии. Западнее, на Сандвичевых островах, в то же самое время свирепствовал не менее сильный шторм. А еще на сотни миль дальше, на Филиппинских островах, буря сопровождалась землетрясением, причем было разрушено множество домов. В Манильской бухте, этой обычно столь надежной гавани, сила ветра была так ужасна, что на находившемся здесь французском корвете, которым командовал капитан Бугенвиль (сын знаменитого мореплавателя), были сломаны все мачты. Об этих происшествиях нам рассказывали сами обитатели Манилы и Сандвичевых островов. Таким образом, данный ураган одновременно охватил значительную часть Северного полушария. Можно поэтому предположить, что причина его возникновения находилась за пределами земной атмосферы.

Наша якорная стоянка в зимнее время при подобных штормах не была достаточно надежной. Поэтому мы на следующий же день воспользовались наступившей хорошей погодой и отошли на несколько миль далее к востоку. Здесь мы бросили якорь в небольшой бухте с живописными берегами, вполне безопасной в любое время года. В этой бухте останавливался также Ванкувер. Испанцы назвали ее Эрба-Буэна — в честь ароматной травы, растущей на здешних берегах.

Поскольку байдары с доктором Эшшольцем все еще не прибыли из колонии Росс, я уже начал опасаться, что с ними произошло несчастье во время бури. Тем большей была моя радость, когда 12 октября пришло двадцать байдар. Они были совершенно невредимы, а наш друг был жив и здоров. Эта небольшая флотилия и в самом деле покинула колонию еще до начала урагана. Но раньше, чем он разразился, путешественникам посчастливилось достигнуть берега у мыса Рейес. Там они спокойно переждали бурю. Им пришлось провести это время на высоком голом утесе, где невозможно было укрыться от непогоды; сильно страдали они и из-за недостатка пищи. Но перенесенные трудности не лишили доктора Эшшольца бодрости, и он готов был тотчас же предпринять со мной путешествие для исследования упомянутых выше рек.

Теперь все было готово к отплытию. С нами вновь должен быть отправиться лоцман Марко, а также один солдат из президио, который сам вызвался нас сопровождать. И вот 18 ноября, воспользовавшись благоприятной погодой, мы разместились на шлюпке и баркасе и тронулись в путь в сопровождении флотилии алеутов. Наш отряд был хорошо вооружен и снабжен достаточным запасом продовольствия.

Вначале мы отправились уже известным нам путем к миссии Сан-Габриэль. Наши суда пересекли южную часть залива, прошли среди островов и попали в северную его часть. Здесь мы повернули на восток, оставив миссию Сан-Габриэль значительно левее, на северо-востоке. К полудню мы достигли общего устья обеих рек, удалившись от судна на 30 миль. Это устье достигает полутора миль в ширину. Оба его берега, высокие и крутые, лишь кое-где покрыты лесами. Устье пересекается отмелью глубиной не более 2 - 3 футов. Однако через ее восточную часть пролегает фарватер, достаточно глубокий для полностью нагруженных судов средней величины. Встречное течение здесь было настолько стремительным, что нашим гребцам пришлось напрячь все свои силы, чтобы пройти это мелкое место.

Поскольку река Пескадорес была уже исследована ранее, мы направились по другой реке, которая течет с севера и носит название Сакраменто. Мы проплыли по ней всего несколько миль, так как около полудня сильный встречный ветер вынудил нас высадиться на берег. В это время мы находились на 38°22' северной широты.

После шторма, установилась прекрасная погода, и в дальнейшем мы быстро и спокойно двигались вперед под чудесным тропическим небом. Недаром все мореплаватели столь превозносят плавание в тропических водах: оно таит в себе неизъяснимое очарование. Один старый английский капитан, с которым я познакомился во время настоящего путешествия, утверждал, что почел бы за величайшее счастье владеть на склоне лет быстроходным судном, иметь к своим услугам изысканную кухню и скитаться по океану между тропиками, нигде не высаживаясь на берег.

Должен признаться, что сам я имею несколько иные склонности. Находясь в открытом море, я всегда радовался появлению земли. Правда, и мне было небезынтересно водить корабль в далекие моря и бороться с изменчивой стихией. Но по-настоящему увлекало меня лишь знакомство с новыми странами и их обитателями. Именно тут обретал я награду за трудности пути. Я не родился, по-видимому, моряком и к тому же не получил в детстве соответствующей подготовки. На это поприще я вступил случайно, когда мне было пятнадцать лет.

Миновав ночью Оваи [Гавайи], главный остров Сандвичевой группы [Гавайские острова], с его всемирно известной исполинской горой Моуна-роа [ Мауна-Доа], мы на рассвете 13 декабря увидели к западу от Оваи остров Муве [Мауи]. Вдоль северных берегов Муве и расположенного по соседству с ним Моротаи [Молокаи] мы двинулись к острову Ваху [Оаху], где собирались высадиться на берег.

Вид тропической земли всегда приятен, даже если, как здесь, ее северные берега состоят из высоких вулканических гор и хаотических нагромождений большей частью голых скал. Глядя на них, мореплаватели уже начинают сомневаться в плодородии страны. Тем приятнее они бывают поражены, увидев на южных берегах всех островов этой группы восхитительные пейзажи и роскошную растительность.

Посреди пролива, отделяющего Муве от Моротаи, расположены два необитаемых островка, которые почему-то не указаны на карте Ванкувера. Мы постарались с максимально возможной точностью определить их местоположение.

В четыре часа пополудни на горизонте четко обозначились желтые скалы восточной оконечности острова Ваху. На его южном берегу расположена безопасная гаваш. Ганаруро [Гонолулу]. Не успев достичь ее до наступления темноты, мы вынуждены были провести ночь между островами Моротаи и Ваху. Утром мы двинулись вдоль южного побережья Ваху. Обогнув мыс, на котором возвышается похожая на сахарную голову гора Алмазная [мыс Леахи], мы внезапно увидели гавань, а в ней — множество судов различных наций. Окрестности гавани поистине восхитительны.

Я считаю своим долгом сделать здесь несколько замечаний, которые могут пригодиться мореплавателям, не вполне знакомым с местными водами. При вынужденном плавании ночью или в туман между островами Ваху и Моротаи необходимо принимать в расчет сильное течение, идущее круглый год на северо-запад. Огибая но пути в Ганаруро восточную оконечность Ваху, не следует отходить дальше чем на три мили от берега, ибо на большем расстоянии обычно безветренно, тогда как вблизи от земли по утрам всегда дует свежий береговой ветер, а с полудня и до вечера — такой же ветер с моря.

Позади гавани, надежно защищенной от морских волн коралловыми рифами, мореплаватель увидит город Ганаруро, растянувшийся по равнине неправильными рядами жилых строений. Среди хижин различной формы там и сям возвышаются каменные дома, построенные на европейский манер. Первые скромно прячутся в прохладной тени пальм, вторые, напротив, гордо красуются под палящими лучами солнца, ослепительно сверкая своими белыми оштукатуренными стенами.

У самого берега высится крепость — четырехугольное сооружение с массивными стенами, снабженное множеством пушек. Над крепостью развевается расцвеченный яркими полосами национальный флаг Сандвичевых островов. Позади города необычайно красивым амфитеатром располагаются плантации таро, сахарного тростника и бананов. Еще выше уходят к облакам крутые дикие горы, густо поросшие большими деревьями. Эта восхитительная панорама не оставляет больше сомнений в исключительном плодородии острова Ваху, не случайно прозванного «садом Сандвичевых островов»..

Приблизившись к гавани, я затребовал обычным сигналом лоцмана. Вскоре мы увидели приближающуюся к нам лодку европейского типа. На веслах сидели голые канаки, как называют здесь низшие слои народа, а у руля — лоцман, одетый вполне по-европейски. Когда он поднялся на борт, я узнал в нем англичанина Александра Адамса. Во время моего захода сюда на «Рюрике» он командовал принадлежащим королю Тамеамеа судном «Кахуманна», а теперь исполнял обязанности лоцмана.

Ветер помешал нам тотчас достичь гавани. Однако через несколько часов направление ветра изменилось, и с помощью искусного лоцмана мы вошли в нее через узкий извилистый проход. Этот проход непреодолим для очень больших судов. Наш корабль был самым крупным из тех, которые когда-либо его форсировали.

В гавани мы застали английские ж американские китобойные суда, зашедшие сюда, чтобы запастись свежей провизией, а также корабли, которые направлялись за мехами к северо-западному побережью Америки или остановились здесь на обратном пути от этих берегов. Некоторые суда доставили китайские изделия, приобретенные в Кантоне [Гуанчжоу] специально для Сандвичевых островов, где эти товары находят хороший сбыт. Тут же стоял французский корабль. С грузом скобяных изделий он проделал путь от Бордо до портов Чили, Перу и Мексики, а затем пришел для распродажи остатков в Ганаруро.

Все капитаны нанесли мне визиты в надежде услышать европейские новости. Однако оказалось, что многие из них покинули Европу позже, чем мы. Эти капитаны поделились с нами своими лондонскими газетами.

Подумать только, что не прошло и пятидесяти лет, как Кук открыл Сандвичевы острова! Тогда местные жители были, с точки зрения европейцев, дикарями, то есть понятия не имели о наших нравах, обычаях и учреждениях, изобретениях, науках и искусствах, а также придерживались образа жизни, в корне отличного от нашего. Тем поразительнее, что по истечении столь короткого периода времени Ганаруро стал похож на европейский порт, где. разве лишь скудное одеяние аборигенов напоминает о том, что последние недавно познакомились с представителями цивилизованных наций.

Моим читателям будет, безусловно, интересно ознакомиться с кратко изложенной историей здешнего народа, что позволит им проследить его быстрые успехи в усвоении европейской культуры. Если бы не злополучные обстоятельства, задержавшие их дальнейшее развитие, местные жители, возможно, уже сравнялись бы е европейцами. Для преодоления этих препятствий необходимо, чтобы во главе сандвичан¹ встал правитель, подобный Тамеамеа.

Одиннадцать островов, названных Куком Сандвичевыми в честь его покровителя, адмирала Сандвича, и сохранивших до сих пор это наименование, ибо туземного названия для всей группы не существует, расположены, как известно, между 19° и 22° северной широты. Все они гористы и имеют вулканическое происхождение. Самый восточный, Оваи, значительно превосходит по величине все остальные острова. Он достигает в длину 87, а в ширину 75 миль; его три громадные возвышенности относятся к числу высочайших гор мира.

Острова имеют прекрасный климат, весьма полезный для здоровья. По подсчетам Кинга, здесь обитало до 400 тысяч человек. Наружность, цвет кожи, язык и обычай сандвичан указывают на их родство с другими островитянами Великого океана, о которых им теперь, однако, ничего не известно.

О ранней истории островов рассказывают мифы и предания, восходящие к их первым обитателям. Эти легенды не записал до сих пор ни один мореплаватель. Я тщательно собирал их, слушая рассказы моего друга Каремаку, самого уважаемого и умного человека в Ганаруро. Нашим переводчиком был поселившийся здесь давно испанец Марини.

Согласно мифу, в который еще совсем недавно верили все сандвичапе, на этих островах в незапамятные времена обитал могущественный дух Этуа-Роно. Ему очень хотелось, чтобы здесь поселились люди, но сам он создать их не мог. Отсутствие на островах людей сильно печалило Этуа-Роно, и он проливал потоки слез на горе Моу-на-роа. Даже его нежная супруга, прекрасная богиня Опуна, не. была в состоянии его утешить.

Наконец Роно был услышан судьбой: у юго-восточной оконечности острова Оваи потерпели крушение две лодки, в которых находилось несколько семейств, везших с собой свиней, кур, собак и различные съедобные коренья. Еще сейчас показывают на скале следы ступни первого человека.

В это время Роно ловил у северных островов рыбу для своей супруги. Подчиненный ему бог огня, который не любил людей, решил воспользоваться отсутствием своего повелителя, чтобы прогнать прибывших с острова. Яростно размахивая руками, бог подошел к ним и спросил, откуда они явились. Ответ гласил: «Мы прибыли из страны, изобилующей свиньями, собаками, кокосовыми орехами и плодами хлебного дерева. Сильный шторм отбросил нас далеко в сторону, когда мы плыли к нашим соседям. Пока мы сюда добрались, месяц сменился пять раз».

Люди попросили разрешения остаться на острове, но бог огня со злобой им отказал. Он остался неумолим, хотя они обещали принести ему в жертву свинью.

Между тем Роно, почуяв необычный запах, доносившийся с Оваи, внезапно вернулся на этот остров и был немало изумлен при виде людей. Его приветливый вид внушил прибывшим доверие. Люди обратились к нему со своей просьбой, причем рассказали, как жестоко обошелся с ними бог огня. Сильно разгневавшись, Роно бросил злого бога в находящийся неподалеку от горы Моу-на-роа кратер Каиру о [Килауэа], где тот бушует до сего дня. Люди же спокойно поселились на острове и начали быстро размножаться. Чтобы доказать свою любовь и благодарность покровительствующему им Этуа-Роно, они приносили ему многочисленные жертвы. Вскоре в честь Роно стали ежегодно устраиваться торжественные игры, называемые макахики. Они состояли из различных физических и боевых упражнений, а также кулачных боев. Победителя украшали венком и провозглашали королем праздника.

С Оваи были постепенно заселены другие острова. Увеличилось также число богов, причем все они находились в подчинении у Этуа-Роно. Много лет люди жили в мире и согласии под его благодатным покровительством. Казалось, ничто не может нарушить их счастья, как вдруг произошло печальное событие.

Богиня Опуна, прекрасная супруга Роно, снизошла до простого смертного с Оваи, осчастливив его своею милостью. Распаленный бешеной ревностью, супруг столкнул неверную с высокой скалы, и она разбилась насмерть. Но немедленно после ее убийства Роно начал горько раскаиваться в содеянном. Как безумный метался он по острову, награждая попадавшихся ему на пути людей пинками и оплеухами. Народ, пораженный внезапной переменой, происшедшей с богом, спросил у него, чем он так разгневан. С горечью бог воскликнул: «Я убил ту, которая была мне дороже всего». Роно отнес труп Опуны в мараи² у бухты Карекакуа [Кеалакекуа] и долго оставался там, погруженный в глубочайшую скорбь. В конце концов бог решил покинуть эти острова, где все напоминало ему о счастливой совместной жизни с супругой. Люди, которых он оповестил о своем намерении, были охвачены величайшей печалью. Стремясь их утешить, Роно обещал со временем вернуться на плавучем острове, в изобилии снабженном всем, что только может пожелать человек, и осчастливить своих любимцев привезенными дарами. Затем он сел на удивительного вида судно и уплыл в далекие, неизвестные края.

С исчезновением Роно закончился золотой век этих островов. Стали возникать споры, ведущие к войнам. Число богов еще более возросло.. Однако их влияние уже не было столь благотворным, как в те времена, когда они подчинялись всеми - почитаемому верховному богу. Тогда же начали приносить в жертву людей, появились и другие обычаи, которые не были известны в более счастливом прошлом. Но в преданиях не найти и намека на то, что обитатели Сандвичевых островов, были когда-либо людоедами.

Каремаку не смог ничего рассказать о следующем значительном периоде в истории островов и перешел прямо к другому примечательному событию.

Однажды в бухту Карекакуа вошла лодка с пятью белыми мужчинами, высадившимися на берег возле марай, где покоилась Опуна. Островитяне приняли этих людей за высшие существа и потому не помешали им овладеть марай и там поселиться. В этом священном месте чужеземцы чувствовали себя весьма привольно. Они не только не подвергались здесь опасности, но даже не испытывали недостатка в провизии, ибо местные жители ежедневно приносили съестные припасы в жертву находящимся здесь идолам.

Поскольку белые, высадившись на берег, сразу же отправились в марай, а история Опуны, увековеченная в песне, была всем известна, островитяне вскоре начали принимать их за посланцев Роно, которым тот поручил охранять могилу своей возлюбленной супруги. В результате пришельцев стали почитать больше, чем самих идолов. Только одни жрецы имели право доставлять обитателям марай все необходимое, причем они весьма тщательно исполняли свой священный долг. Народ же не осмеливался даже приближаться к святилищу.

Между тем белым людям вскоре наскучила их обособленная жизнь. Завязав более тесное знакомство с жрецами, они стали совершать вместе с ними священные обряды в марай. Спустя некоторое время пришельцы начали появляться повсюду. Теперь народ убедился в том, что они — простые люди, отличающиеся от здешних только цветом кожи. Тем не менее островитяне продолжали высоко почитать чужеземцев за их ум и за добрый нрав. Им стали отдавать в жены самых благородных девушек; каждый белый сделался властителем того или иного острова. По словам Каремаку, потомство этих людей, к которому принадлежит большинство ери (благородных), выделяется и по сей день более светлым цветом кожи.

Действительно, здесь, как и на Таити, ери отличаются от людей низшего класса высоким ростом, более пропорциональным телосложением, а зачастую и более светлой кожей. Именно белые пришельцы ввели в употребление на Сандвичевых островах шлемы и короткие плащи, описанные Куком и Кингом. Сначала в этом одеянии появлялись только короли, но во времена Кука оно было уже распространено и среди ери. Теперь, когда европейские моды совершенно вытеснили туземные, эти предметы туалета показывают иностранцам в качестве памятников старины. Деревянный шлем, напоминающий по форме шлемы рыцарских времен, покрыт небольшими красными и желтыми перышками и имеет подвижное забрало, а также высокий султан из перьев. Короткий плащ, также точная копия рыцарского, из-за отсутствия тканых материй весьма искусно изготовлялся из перьев. Все сказанное выше, пожалуй, может служить достаточным доказательством того, что высадившиеся на Оваи белые были действительно европейцами и что по крайней мере большая часть знатных сандвичан нам более сродни, чем прочие островитяне Южного моря³.

С 1778 г., когда Кук открыл эти острова и, как было уже указано, присвоил им имя тогдашнего первого лорда адмиралтейства, начинается их настоящая история. К этому времени острова еще не были объединены под властью одного короля, а имели каждый своего властителя, который назывался ери-рай. Последний распоряжался жизнью и смертью своих подданных, причем те из них, которые владели поместьями, должны были платить ему дань. На Оваи, где Кук был убит, тогда правил Тераиопу, которого Кук называл Терреобу⁴.

Один из спутников Кука, капитан Кинг, так описывает обитателей Сандвичевых островов:

«Все эти островитяне, как правило, среднего роста (это замечание может быть отнесено разве что к низшему классу населения, ибо здешние ери столь же высоки ростом, как на Таити) и хорошо сложены. У них красивая походка и грациозные движения, все они прекрасно бегают и весьма выносливы. Правда, по силе и ловкости мужчины немного уступают обитателям островов Общества, а женщины не столь нежного телосложения, как таитянки. Местные жители отличаются несколько более темным цветом кожи и не так красивы, как обитатели Таити. Однако как мужчины, так и женщины имеют большей частью открытые, симпатичные лица. Женщин делают особенно привлекательными их прекрасные глаза и зубы, а также томный взгляд. Темно-каштановые волосы обитателей этих островов, не столь гладкие, как у дикарей Америки, но и не столь курчавые, как у негров Африки, варьируют в этих пределах, напоминая волосы европейцев.

Как и на других островах Южного моря, местные ери выгодно выделяются своим телосложением. Все представители знати, которых мы здесь видели, были прекрасно сложены. На коже ери весьма редко можно заметить опухоли и нарывы, которые сплошь и рядом встречаются у людей низших классов. Мы приписали данное явление тому, что простолюдины кладут в рыбные и мясные блюда очень много соли. Зато знатным островитянам весьма вредит неумеренное употребление напитка ава, о котором читатели уже знают из главы о Таити. У тех, которые особенно от него пострадали, тела чрезвычайно исхудали и покрылись белой сыпью, а глаза воспалились и покраснели. Этих несчастных постоянно трясет; они с трудом могут поднять голову.

Ава не всегда укорачивает жизнь (Тераиопу, Кау и некоторые другие вожди дожили до глубокой старости), но обязательно вызывает преждевременное одряхление организма. К счастью, употребление этого напитка является привилегией вождей. Двенадцатилетний сын Тераиопу частенько хвастался тем, что получил право пить аву, и с большим удовлетворением показывал место на ляжке, где уже начала выступать сыпь.

Хотя мы понесли огромную и ничем невосполнимую утрату [смерть Кука] в результате внезапно вспыхнувшей у сандвичан обидчивости и применения ими насилия, я должен все же, чтобы быть справедливым при оценке их поведения в целом, сказать, что они кротки, доброжелательны, не столь легкомысленны и изменчивы, как таитяне, и не так суровы и замкнуты, как обитатели островов Дружбы. Между собой сандвичане живут, по-видимому, в полнейшем согласии. Мы восхищались той нежностью и заботливостью, с какими островитянки обращаются с детьми. Мужчины часто помогают женщинам по дому с предупредительной услужливостью, делающей честь их сердцам.

Если судить о степени цивилизованности сандвичан по тому, насколько уважают здесь женщин (что всегда является самым верным мерилом), то придется признать, что данные островитяне недалеко ушли в своем культурном развитии. Женщинам не только не разрешается питаться вместе с мужчинами, но и .запрещено употреблять в пищу лучшую провизию, как-то: свинину, черепашье мясо, многие сорта рыбы и. некоторые виды бананов. Нам рассказывали, что одна бедная девочка была жестоко избита за то, что отведала у нас на корабле одно из запретных кушаний. Женщины обычно живут обособленно и, хотя мы никогда не замечали, чтобы с ними дурно обращались, безусловно, не пользуются сколько-нибудь значительным уважением.

Всякий раз, когда мы съезжали на берег, нас встречали весьма дружелюбно и гостеприимно. Жители почти всегда бывали по отношению к нам чрезвычайно предупредительны. Едва мы успевали причалить к берегу, как островитяне наперебой спешили преподнести нам подарки, приготовить угощение и дать нам другие доказательства своего уважения. Старики проливали слезы радости и выражали свое особенное удовольствие, когда получали разрешение нас пощупать. При этом они обычно сравнивали нас с собой, выказывая большую скромность и смирение.

По своим умственным способностям обитатели Сандвичевых островов, по-видимому, нисколько не уступают другим народам. Успехи сандвичан в земледелии, а также совершенство их ремесленных поделок свидетельствуют о том, что они умело приспособились к окружающей их среде и берут от природы все, что она может дать. Напряженное внимание, с которым эти островитяне следили за нашими кузнечными работами, и всевозможные приспособления, которые они успели изобрести еще до нашего отплытия, чтобы придать полученному от нас железу форму, соответствующую их потребностям, неопровержимо доказывают их понятливость и трудолюбие.

По всей лестнице вплоть до двери, ведущей в комнату королевы, располагались дети, взрослые и даже старые люди обоего, пола. Под руководством самой Номаханны они усердно упражнялись здесь в чтении но букварю, а также учились писать на аспидных досках. Такого рода филантропия делает королеве честь. Губернатор тоже держал в руке букварь, в котором лежала изящная костяная указка. Некоторые старцы пришли сюда, очевидно, не столько ради учения, сколько ради того, чтобы показать хороший пример. Они держали книги вверх ногами, но делали при этом вид, будто погружены в чтение.

На берегу собралась толпа островитян обоего пола, с нетерпением ожидавшая появления своего правителя. Не успел он ступить на берег, как все встречающие, коснувшись друг друга носами, по сигналу начали громко плакать. Таков местный обычай приветствовать высоких начальников. Несколько пожилых женщин знатного происхождения, возглавляемых Хинау, окружили Каремаку и, потершись друг о друга носами, затянули жалобными голосами песню, содержание которой я попросил мне перевести. Вот что в ней говорилось:

«Где ты был так долго, любимый господин? Ежедневно мы лили о тебе слезы. Благодарение небу, что ты вернулся. Чувствуешь, как радуется земля под твоими ногами? Слышишь, как радостно хрюкают свиньи, тебя почуяв? Ощущаешь ли запах жареной рыбы, которая тебя ожидает? Пойдем, мы станем тебя лелеять, чтобы тебе понравилось быть с нами».

Возможно, овайский язык действительно весьма поэтичен, но прослушанная мной песня не позволяет прийти к такому заключению. Каремаку, порадовавшись оказанному ему приему, отправился вместе со всей огромной процессией к Номаханне, которая не изволила выйти ему навстречу.

Целый день в Ганаруро царило большое оживление; все разговоры вертелись вокруг возвращения Каремаку. Жители обсуждали его героические дела, говорили о мятежнике, сыне Тамари, взятом в плен и сюда доставленном. Последнего называли здесь принцем Джорджем. Мне довелось несколько раз его видеть и с ним беседовать. Этому молодому человеку не слишком приятной наружности было тогда двадцать пять лет. Одевался он вполне по-европейски. Хотя сей «принц» воспитывался в Северо-Американских Штатах, у него оказалось не больше знаний, чем у простого матроса. Зато, как говорят, он в совершенстве усвоил многие пороки! Каремаку учредил за Джорджем постоянный надзор, поручив двум ери следить за каждым его шагом. Кроме того, пленника предупредили, что при первой же попытке к бегству он будет задушен.

Кахуманна все еще оставалась на острове Отуаи, чтобы упрочить восстановленный там порядок. Эта женщина, игравшая значительную роль во время посещений Ванкувера, будучи весьма смышленой и обладая мужским складом ума, рождена, чтобы повелевать.

Каремаку, вернувшись на остров, оказал нам большую услугу. Дело в том, что, как обнаружилось, большая часть медной обшивки на пашем корабле отстала у киля. Оголенные участки днища могли быть изъедены червями. Чтобы устранить повреждение, необходимо было предварительно разгрузить судно и подвергнуть его килеванию. Однако наш друг избавил нас от столь трудоемкой работы, прислав трех весьма искусных ныряльщиков. Эти островитяне, удивительно легко работавшие под водой, сумели приколотить новые медные листы к корабельному днищу. Двое из них, снабженные молотками, заколачивали гвозди, третий подавал им материал. Следя по часам, мы установили, что эти труженики могли оставаться под водой до сорока восьми секунд. Каждый раз они всплывали на поверхность с сильно покрасневшими и выпученными глазами. Это болезненное состояние было вызвано чрезмерным напряжением зрительных нервов, ибо островитяне трудились под водой с открытыми глазами. Среди наших матросов имелось несколько искусных ныряльщиков. Они сами не смогли бы выполнить подобную работу, но были в состоянии проверить сделанное другими. Эти матросы убедились в том, что вахуанцы успешно справились с порученным им делом.

Через несколько дней после прибытия Каремаку на корабль явился посланец от Номахаины, пожелавший со мной говорить. Я велел провести его в мою каюту. Все одеяние островитянина состояло из рубашки и широкополой соломенной шляпы. Сбоку на шнурке, обвязанном вокруг шеи, висела сплетенная из тростника сумка. Парень имел весьма лукавый вид, словно собирался совершить что-то таинственное. Поскольку он знал только свой родной язык, разговаривать нам не пришлось. Дав понять при помощи жестов, что в его сумке находится нечто, предназначенное для меня, посланец вытащил оттуда пакет. Он долго освобождал последний от обертки — многочисленных кусков материи местного изготовления [талы]. Наконец показалось письмо, которое он мне вручил со словами; «Ароа Номаханна!» («Привет от Номаханны!»). Островитянин постарался растолковать, что королева желает меня в тот же день посетить и потому просит прислать за ней шлюпку. Затем, произнеся длинную речь про «пала-пала», он удалился. Я послал за Марини, который следующим образом перевел полученное мной письмо:

Это оригинальное письмо было написано уверенной рукой, без помарок, большими, красивыми и четкими буквами. Адрес состоял лишь из тех слов, которыми начиналось послание: «Ароа руккини!» Номаханна трудилась над этим письмом. почти ежедневно в течение нескольких недель. Написанное она пи разу не изменяла. Полученный мною листок был тот самый, на котором королева начинала писать письмо, и, следовательно, содержал разрозненные мысли, которые в разное время пришли ей в голову.

Вскоре всем в Ганаруро стало известно о том, что королева мне напирала. Здесь подражают всему, что она делает, а потому большая часть знати также решила почтить меня своими посланиями. Но так как им требовалось по меньшей мере столько же времени, сколько королеве, чтобы изложить свои мысли на бумаге, мне пришлось бы слишком долго ждать этих писем.

Выполняя пожелание Номаханны, я послал за ней свою шлюпку с офицером. Однако она прибыла лишь через несколько часов: столько времени потребовал, по словам офицера, ее туалет. Завершив его, королева попросила офицера взять ее под руку и проводить к шлюпке. Вот еще одно подражание европейским обычаям, влияние которых здесь уже довольно ощутительно.

Для обитательницы Сандвичевых островов Номаханна была на сей раз чрезвычайно элегантна. На королеве было шелковое платье абрикосового цвета, отделанное снизу широкими черными кружевами. Пестрая лента шириной в ладонь, завязанная спереди пышным бантом, делила пополам ее необъятную фигуру. На королевской шее красовалось изящное боа из желтых и красных перьев местного изготовления. Голову покрывала очень элегантная итальянская шляпа, украшенная китайскими искусственными цветами и свисающими с полей черными кружевами. Целая клумба цветов украшала ее высокую грудь, скрывая подбородок. На фоне этого великолепия резко выделялись ноги ее величества, на которых не было ничего, кроме мужских галош.

На Сандвичевых островах еще нет сапожников, и потому все ботинки и туфли ввозятся из Европы или Америки. Поскольку, однако, ни в одной из этих частей света не предполагали, что бывают ноги столь огромных размеров, королева оказалась без обуви, и ей не оставалось ничего иного, как ходить в галошах, ибо показываться босиком она считала неприличным.

С большим основанием можно было бы упрекнуть Номаханну в том, что она не надела чулок и явилась в слишком коротком платье, которое высоко обнажало ее коричневые, похожие на столбы ноги. Однако, считая себя одетой с королевской роскошью, она нисколько ее была смущена столь ничтожным обстоятельством и имела чрезвычайно самодовольный вид.

В своем роскошном наряде и с зонтиком в руках королева с большими усилиями поднялась по трапу, у которого я встречал ее вместе с офицерами. Достигнув последней ступеньки, гостья захотела сделать по всем правилам танцевального искусства реверанс, чтобы доказать свое знакомство с нашими обычаями. Однако реверанс не удался. Плохо владея своими ногами, королева потеряла равновесие и наверняка упала бы в воду, если бы ее не подхватили два здоровенных матроса.

Все, что Номаханна увидела на корабле, вызвало ее одобрение, но больше всего ей понравилась моя каюта. Усевшись на стоявшую тут софу, она тотчас ее продавила. Особое внимание Номаханны привлек портрет императора Александра. Расположившись перед портретом на полу, чтобы не причинить новых повреждений, королева с интересом его рассмотрела, а потом сказала: «Маитаи ери нуи руккини» («Великий повелитель русских очень красив»). Номаханна сообщила, что прекрасно осведомлена о жизни в России. О Петербурге и особенно о самом царе ей много рассказывал сандвичанин Лаури, который совершил туда в 1819 г. путешествие с капитаном Головниным на русском судне «Камчатка», а потом вернулся в родные места¹⁵. Королева уверяла, что сама охотно побывала бы в России, если бы ее не пугали тамошние морозы, которые, по словам Лаури, поистине ужасны.

От Лаури Номаханна узнала, что люди в этой стране закутываются с ног до головы в меха и все же подвергаются опасности лишиться ушей и носа. Он рассказывал также, что мороз превращает воду в стекло, по которому ездят в больших ящиках, запряженных лошадьми, причем стекло не разламывается. По словам Лаури, дома о России высоки, как горы, и необычайно обширны, и он бродил по одному из них в течение трех дней, но так и не смог добраться до конца. Отсюда видно, что Лаури несколько преувеличивал, но Номаханна полностью, доверяла его рассказам.

Похвалив нас за замечательное изобретение, позволяющее сохранять в домах тепло при помощи огня, королева заявила, что, если бы ей пришлось очутиться в Петербурге во время морозов, она вовсе бы не выходила на улицу, а ездила гулять по дому. Затем Номаханна пожелала узнать, отчего у нас бывают холодные и теплые времена года. Я постарался объяснить ей причину этого явления в форме, доступной ее пониманию, причем вполне ее удовлетворил.

— Лаури был прав, — заметила королева дружески, — В России есть очень толковые люди.

Вслед за признанием моей учености посыпался град вопросов, которые не слишком меня радовали. Некоторые из них были совершенно бессмысленны; потребовалось немало времени, чтобы внушить королеве более правильные представления об интересовавших ее вещах. Вот некоторые из заданных вопросов: «Сколько дров ежегодно приходится сжигать на солнце, чтобы обогреть все страны на земле?», «Не могут ли все огни на солнце в один прекрасный день погаснуть от страшного дождя и не станет ли тогда на Ваху столь же холодно, как в России?» и т. д.

Мне хотелось возможно скорее отделаться от подобных вопросов, и, чтобы отвлечь внимание королевы, я предложил ей выпить вина. Оно имело успех, я преподнес ей еще бутылку, но не достиг своей цели, ибо . любознательность не покидала королеву в течение всего ее двухчасового визита. Поэтому я был немало обрадован, когда Номаханна поднялась, чтобы уйти. Покидая каюту, она заявила: «Раз у меня теперь есть вино, то нужны и рюмки, чтобы его пить». С этими словами она взяла одной рукой подаренную мной бутылку, другой бесцеремонно схватила стоявшие на столе рюмки и лишь затем вышла на палубу. Там Номаханна сделала всем глубокий реверанс, после чего спустилась в шлюпку. Таким образом, высочайший визит закончился конфискацией моих рюмок. Впрочем, будучи сама весьма щедрой, Номаханна, вероятно, думала, что я их охотно отдал.

После возвращения Каремаку па Ваху его здоровье сильно пошатнулось. Появились все признаки водянки. Нашим врачам удалось несколько облегчить его страдания. Когда я зашел его проведать, Каремаку сердечно поблагодарил за оказанную помощь и был так весело настроен, что все время шутил. Я в столь же шутливом тоне стал заверять больного, что мы смогли бы полностью восстановить его здоровье; для этого потребовалось бы только разрезать ему живот, вынуть внутренности, очистить их и снова положить на прежнее место. Каремаку, смеясь, ответил, что ради полного исцеления готов согласиться даже на такую операцию.

Несколько старых женщин, присутствовавших при данном разговоре, приняв все сказанное мною всерьез, быстро распространили в народе молву о том, как ужасно я собираюсь обойтись с обожаемым ими Каремаку, в результате в Ганаруро началось большое волнение. Островитяне решили, что я намерен убить их вождя, и потому сразу меня люто возненавидели. Каремаку сам известил меня о случившемся через Марини, причем попросил, чтобы я в течение нескольких дней не съезжал на берег, пока ему не удастся рассеять все подозрения. Сколь благородны чувства, проявленные в данном случае как народом, так и его правителем!

На Сандвичевых островах господствовала в этот год эпидемия. Очень многие умирали, проболев лишь по нескольку дней. В Ганаруро я наблюдал, как каждый день убирали трупы.

Больному здесь поправиться труднее, чем где бы то ни было. Стоит островитянину слечь в постель, как вокруг него собираются его ближайшие родственники, главным образом женщины. Они, плача, поют жалобными голосами похоронные песни, ибо считается, что такое пение должно исцелить страждущего или по крайней мере принести ему облегчение. Чем хуже чувствует себя больной, тем больше людей собирается вокруг него и тем громче все они завывают. Узнав о серьезности положения, в его хижину стекаются также друзья и знакомые; те, кому не досталось места внутри, толпятся снаружи. Собравшиеся причитают, плачут и воют, пока пациент не умирает. Безусловно, весь этот шум и постоянные напоминания о смерти, равно как и духота вследствие присутствия в хижине множества людей, приносят больному огромный вред. Многие умирают не столько от самой болезни, сколько от проявленного к ним участия.

Закончив свои дела на Отуаи, Кахуманна вернулась в Ганаруро вместе с красивым тринадцатилетним мальчиком, братом, короля. Я нанес ей визит и был весьма милостиво принят. Довольно высокая и полная, но не столь необъятной толщины, как Номаханна, Кахуманна гораздо старше последней. На ее лице видны следы былой красоты. Кахуманна всегда одета вполне по-европейски и значительно лучше, чем другая королева, усвоила наши обычаи. Ее наполовину каменный, наполовину деревянный дом просторнее, чем жилище Номаханны, но обставлен не более роскошно. Он также имеет два этажа и снабжен балконом. Вблизи от ее резиденции находится дом миссионера Бингхема. На руке у Кахумагшы, как и у Номаханны, вытатуирована дата смерти Тамеамеа. Других татуировок у королев нет, да и вообще следы существования этого обычая теперь можно увидеть здесь весьма редко и притом только у пожилых людей. Кахуманна несколько раз почтила меня на корабле своими посещениями, а также милостиво соизволила прислать письмо. Однако Марини уверял, что в нем не содержалось ничего, кроме высокопарных фраз, которые он не в состоянии понять и тем более перевести.

Приближалось время нашего отплытия в Ново-Архангельск.. Мы самым тщательным образом подготовили корабль к предстоящим крепким и продолжительным схваткам с зимними северными штормами. Я ожидал теперь лишь возвращения нашего минералога Гофмана, который отправился на местном судне на остров Оваи. Наш ученый намеревался совершить восхождение на вершину Моу-на-роа, но, к сожалению, потерпел неудачу. Дело в том, что по распоряжению Кахуманны ему были выделены в помощь два островитянина. И вот, когда путешественники, проделав половину пути, поднялись на высоту 7000 футов над уровнем моря, где не только нет никаких поселений, но куда, редко забираются даже самые отважные овайцы, его проводники наотрез отказались продолжать восхождение. Их останавливал отчасти страх перед духами, которые якобы обитают на вершине горы, а отчасти и, по-видимому, главным образом холод, уже ощутимый на этой высоте. Как известно, жители тропиков, избалованные теплом, совершенно не переносят холодов.

Канаки легли плашмя на землю, решительно заявив, что не сделают дальше ни шагу, хотя и знали, что будут наказаны за непослушание. Гофман сначала предлагал им значительные подарки, затем стал угрожать заряженным пистолетом, но ничто не помогло, и ему пришлось двигаться в обратный путь. Все же эта экспедиция не была совершенно бесплодна: наш ученый сделал некоторые минералогические наблюдения и, кроме того, обнаружил чрезвычайно интересную пещеру.

Эта пещера врезается в гору под острым углом. Углубившись в нее на несколько сот футов, Гофман увидел водную поверхность. При скудном свете факелов не удалось установить, сколь велико это подземное озеро. Поэтому было бы весьма интересно объехать его на лодке. Самое удивительное заключается в том, что в данном водоеме оказалась морская вода и что приливы здесь чередуются с отливами столь же регулярно, как на берегу океана. Надо полагать, что Гофман расскажет об этом своем открытии подробнее.

Мы покинули гавань Ганаруро 31 января 1825 г. Перед отплытием на корабль прибыл наш друг Каремаку, чему мы были очень рады. Благодаря помощи наших врачей он чувствовал себя настолько окрепшим, что решился сопровождать нас за пределы гавани. Каремаку захватил с собой несколько двойных каноэ, которые буксировали наш корабль.

Когда мы вышли из гавани и оказались так далеко от берега, что могли больше не опасаться попасть в прибой в случае отсутствия ветра, Каремаку с нами дружески простился. Пожелав нам счастливого пути, он заверил меня в том, что будет сердечно рад нашему скорому возвращению. По его знаку крепость произвела пять пушечных выстрелов, на которые мы ответили таким же салютом. Каремаку из лодки махал нам шляпой и кричал: «Ароа» — пока не исчез за рифами, окаймляющими гавань. В это время поднялся свежий ветер. Вскоре мы потеряли из виду прекрасную землю, где так весело провели время. Впереди нас ожидали суровая борьба с зимними северными штормами.

Я решил идти проливом, отделяющим Ваху от Отуаи, как самым удобным для судов, следующих из Ганаруро на север. Уже на следующий день мы миновали этот пролив и взяли курс прямо на Ново-Архангельск. Я избавлю читателя от необходимости читать подробное описание этого тяжелого плавания. Скажу только, что 14 февраля, пройдя через точку, лежащую под 35° северной широты и 155° западной долготы, мы при совершенно ясной погоде не обнаружили никаких признаков земли, хотя некоторые китобои на Ваху утверждали, что здесь расположен остров. Наше плавание прошло вполне благополучно и притом быстрее, чем можно было ожидать в такое время года.

Привожу результаты наших астрономических наблюдений:

                         память нашего любимого короля Иолани (Иолани — прозвище покойного короля).

Свежий северо-восточный муссон благоприятствовал нашему плаванию. Уже 21 января мы пересекли экватор в долготе 106°25' вост., а 25-го, пройдя между островами Суматра и Ява, достигли Индийского океана. Таким образом, наш корабль благополучно пересек Китайское море от его северных до южных границ. Я взял курс на мыс Доброй Надежды, где рассчитывал дать отдых команде.

Когда мы находились под 104° восточной долготы и 12° южной широты, восточный ветер сменился западным (явление исключительное для этого времени года!) и вскоре достиг штормовой силы. Все небо заволокло черными тучами, из которых на нас обрушился сильнейший ливень. После полуночи, когда шторм еще более разбушевался, мы увидели в кромешной тьме явление, которое вызывается электризацией атмосферы и известно под названием «Кастор и Поллукс».

Это были два светящихся шара, которые по величине и яркости можно сравнить с планетой Венера, какой она представляется с Земли. Шары показались два раза подряд в одном и том же месте, на несколько дюймов ниже конца самой длинной из наших рей. Расстояние между шарами не превышало полуфута; оба раза они появлялись на несколько минут. Должен сознаться, что в полной темноте, при реве шторма и клокотании волн это явление произвело зловещее впечатление не только на команду, не находившую ему объяснения, но и на меня самого.

Встречные ветры замедляли наше плавание. 22 февраля мы пересекли меридиан Иль-де-Франса [остров Маврикий] в 340 милях от этого острова. Штормы следовали один за другим. Позже, будучи на острове Св. Елены, я узнал, что в это время в районе Иль-де-Франса свирепствовал ураган, от которого пострадало несколько кораблей, находившихся вблизи берегов; часть из них осталась без мачт. Возможно, наш шлюп постигла бы столь же печальная участь, если бы мы проходили тогда на сотню миль ближе к Иль-де-Франсу или к острову Бурбон [Реюньон]. Вообще я не советую морякам без крайней на то необходимости приближаться к этим островам в период между серединой января и серединой марта, ибо в данное время года там свирепствуют сильнейшие бури, ежегодно причиняющие много бед даже на суше.

На другой день мы нагнали большой фрегат «Бомбей», принадлежащий английской Ост-Индской компании. На нем находились в качестве пассажиров губернатор Батавии барон ван дер Капеллен и его супруга, с которыми мы вскоре познакомились на острове Св. Елены.

15 марта наш шлюп обогнул мыс Доброй Надежды. Я собирался было стать на якорь в Столовой бухте, но основательный шторм, налетевший с северо-запада, своевременно напомнил нам о том, сколь опасно здесь находиться в такое время года. Поэтому мы прошли мимо без остановки и взяли курс на остров Св. Елены.

25 марта мы пересекли с востока на запад триста шестидесятый [нулевой] меридиан, а потому потеряли целые сутки. В тот день должна была быть пятница; нам над пришлось считать ее уже субботой.

29 марта мы подошли к острову Св. Елены и стали на якорь у городка Сейт-Джеме [Джемстаун]. Весь экипаж был здоров и бодр. Однако наше хорошее настроение было вскоре омрачено полученным здесь известием о кончине императора Александра.

Я должен еще раз принести здесь искреннюю благодарность почтенному губернатору острова Св. Елены бригадиру Александру Уоккеру за исключительно теплый прием, оказанный мне и моим спутникам, и за неустанные старания сделать наше пребывание на острове как можно более приятным. Губернатор устраивал для нашего развлечения балы и обеды, а также был готов исполнить любое наше желание. Он даже разрешил нам в виде исключения посетить знаменитый Лонгвуд, где в печальном одиночестве окончил свой блестящий жизненный путь Наполеон¹.

Мы отправились в Лонгвуд верхом чудесным солнечным утром. Прелестный городок Сент-Джемс расположен в лощине между двумя весьма высокими, крутыми и бесплодными утесами вулканического происхождения. Его приветливый вид еще более подчеркивает мрачность ближайших окрестностей. Покинув Сент-Джемс, мы стали взбираться по вырубленной в скалах зигзагообразной дороге на крутые, неприступные от природы горы. По одну сторону от нас тянулись почти вертикально уходящие ввысь утесы, по другую — не менее отвесные обрывы. Дорога очень узка и лишь в некоторых местах достигает в ширину 3 саженей. Но для безопасности путников вдоль обрывов устроены каменные перила, так что человеческим жизням здесь могут угрожать лишь обвалы, когда большие куски скал обрушиваются вниз, увлекая за собой все встреченное на своем пути.

Приложив некоторые усилия, мы достигли наиболее высокой части острова, где тропическая жара, стоявшая тогда в низинах, сменилась освежающей прохладой. У наших ног раскинулся весь остров, который выглядел отсюда совсем иначе, чем со стороны моря.

Мореплаватель видит с корабля лишь высокие черные зубчатые скалы, вертикально поднимающиеся из моря среди яростного прибоя. Более или менее безопасная высадка на берег возможна только у Сент-Джемса. Напрасно ищет глаз моряка хоть клочок покрытой зеленью земли. Кажется, будто сама природа избрала этот остров в качестве тюрьмы для государственных преступников.

Совсем иной вид имеет остров Св. Елены, если взирать на него сверху, то есть оттуда, где мы находились. Живописные, приветливые пейзажи внутренней части острова представляют разительный контраст с его береговой полосой, как бы оцепеневшей в мрачной неприступности. Однако такой приятный вид имеет только западная часть острова, защищенная от воздействия пассата. Что же касается восточной части, где жил Наполеон, то она столь же сурова и мрачна, как и скалистая береговая- полоса. Постоянно дующий сильный пассат приносит сюда облака и туманы, которые задерживаются вершинами гор и изливаются на землю проливными дождями, часто вызывающими наводнения. Воздух в данном районе в течение большей части года отличается нездоровой влажностью. Все это лишает здешнюю почву плодородия. Поблизости от Лонгвуда можно встретить лишь чрезвычайно убогую разновидность каучуковых деревьев. Высота их не достигает и одной сажени, а стволы сильно наклонены в направлении ветра. Отсюда видно, как вредно влияет здесь пассат на живые организмы.

По мере приближения к району, в пределах которого разрешалось передвигаться знаменитому узнику, местность становилась все более мрачной, а климат —- все более суровым. Наконец на расстоянии примерно семи верст от города мы оказались на описанном выше бесплодном пространстве. Здесь начинается узкая крутая тропинка, ведущая вниз, в маленькую котловину, защищенную от ветра окружающими холмами. Пышная растительность придает этой долине приятный вид.

— Там покоятся останки Наполеона, — сказал проводник, данный нам губернатором.

Мы слезли с лошадей и пошли по дороге, ведущей к могиле Наполеона. Навстречу вышел охраняющий ее старый инвалид, чья одинокая хижина стоит неподалеку. Он подвел нас к плоскому, без всяких украшений надгробному камню, окруженному низкой железной оградой. Над камнем склонили свои ветви пять плакучих ив, посаженных, вероятно, последними сподвижниками покойного².

При виде этой скромной могилы нельзя не растрогаться. Ведь здесь под простым камнем лежит тот, кто потряс всю Европу и окончил свою насыщенную событиями жизнь пленником вдали от родины, на одинокой скале среди океана. На камне нет никакой надписи; каждый может сочинить ее в соответствии со своими убеждениями. Но беспристрастную эпитафию тому, кто столь властно вмешивался в судьбы народов, смогут составить лишь потомки, а не мы, современники. Для того чтобы стать величайшим человеком своей эпохи, Наполеону, возможно, не хватало лишь одного — честности.

Совсем близко от могилы журчал родник. Инвалид наполнил чистой прозрачной водой простую глиняную кружку и подал ее нам, заметив, что Наполеон во время своих прогулок с удовольствием пил здесь холодную воду именно из этой посудины.

Маленькая долина была единственным клочком земли, где узник мог подышать здоровым воздухом и полюбоваться природой. Он часто посещал это место и не раз говорил, что хочет быть здесь похороненным. На желания Наполеона обращали мало внимания, но это, последнее, было все же исполнено.

Покинув маленькую, приятную, похожую на сад долину, мы вновь поскакали по дикой и бесплодной местности, где не росло ни одного цветка, где не пела ни одна птичка. Проехав около семи верст, мы увидели на одном из высоких холмов совершенно голую площадку, посередине которой стоял домик, еле различимый в окружающем его густом тумане. Наш проводник сообщил, что это и есть Лонгвуд, а домик — бывшее жилище Наполеона. Мы надеялись застать здесь все в таком виде, как было в момент его смерти. Насколько интереснее было бы зайти сюда любому посетителю, если бы в домике ничто не изменилось, ни один предмет не был передвинут! Однако английские власти не сочли нужным с этим считаться. Домик был разделен на две части. В меньшей из них, спальне Наполеона, устроили конюшню, а в большей — склад овчин, сала и других продуктов.

В городе нам рассказывали, что Наполеон развел около дома маленький садик, в котором работал сам; нередко ему помогала генеральша Бертран³. После многих напрасных усилий и всевозможных опытов им удалось начать выращивание некоторых видов цветов и даже посадить несколько дубков, которые неплохо прижились.

Один из них посадил собственноручно Наполеон, другой — мадам Бертран. Поскольку от садика не осталось и следа, я спросил у проводника, где он был расположен. Указав с саркастическим смехом на пустую, изрытую свиньями площадку, наш провожатый произнес:

— Наполеон выращивал здесь цветы столь же успешно, как раньше создавал государства; однако и те и другие исчезли с одинаковой быстротой.

У повалившегося забора еще растет несколько дубов, но теперь уже никто не сможет сказать, который из них посажен самим Наполеоном.

Нам показали красивый домик, который английский король приказал соорудить для Наполеона. Он был окончен постройкой незадолго до смерти пленника. Хотя этот домик был гораздо лучше и удобнее, чем тот, в котором жил Наполеон, последний отказался сюда переселиться. Возможно, он чувствовал приближение конца и ничего больше не хотел от жизни.

Летняя резиденция губернатора расположена на западном берегу острова, на расстоянии трех с половиной верст от города, в так называемой Песчаной бухте [Сан-ди-бей]. Она представляет разительный контраст с неприветливым, пустынным Лонгвудом и отличается прекрасным, здоровым климатом, благодаря которому здесь пышно расцветают почти все тропические растения. Мы были гостеприимно приняты в просторном и удобном загородном доме. Он окружен обширным парком, где природа и искусство, соединив свои усилия, создали много очаровательных уголков, поражающих своей красотой. Когда дышишь этим чистым воздухом и возвращаешься мысленно в Лонгвуд, невольно проникаешься состраданием к тем, кого судьба заставила там обитать,

В окрестностях Песчаной бухты не хватает лишь ледников, чтобы сделать эту местность вполне похожей на маленькую Швейцарию. Привлекательные, живописные уголки сменяются дикими пустынями, где природа нагромоздила груды скал. Много труда положили здешние жители, чтобы сделать эту местность прекраснее. Удобные дороги вьются по крутым склонам, а местами в расщелинах между скалами, открывая приятнейший вид то на плодородные поля, то на дома землевладельцев, построенные с большим вкусом и расположенные преимущественно в парках, то на привлекательные хижины арендаторов, окруженные красивыми садиками.

Здесь все говорит о трудолюбии населения и достигнутом им благосостоянии. Жители очень хорошо одеты и выглядят здоровыми и довольными. Как нас заверили, они чувствуют себя настолько счастливыми в своих скромных владениях, что очень редко их покидают. Многие местные обитатели за всю свою жизнь ни разу не бывали в городе.

К числу многих достоинств жителей острова следует отнести их гостеприимство. Они радушно приглашали нас в свои жилища, угощали всем лучшим, что у них было, и выражали непритворную радость, принимая у себя первых русских, посетивших остров Св. Елены.

Мы были приглашены на обед к одному из самых крупных здешних землевладельцев. Несмотря на свои семьдесят с лишним лет, он был еще очень крепок и сохранил юношескую бодрость духа. Этот умный и образованный человек ни разу не покидал своей прекрасной родины, пока не Достиг шестьдесят девятого года жизни. Город он посещал лишь изредка, да и то на короткое время. Будучи довольно хорошо знаком с Европой по книгам и но рассказам иностранцев, приезжавших на остров Св. Елены, он весьма уважал культуру этой части света, но не испытывал желания там побывать. Вдруг на старости лет ему захотелось поближе познакомиться со столь прославленной Англией, и он решился на далекое путешествие.

Прибыв в Лондон, старик был, по его собственным словам, совершенно ослеплен величием и великолепием этого города. Давка и толкотня на улицах, которые он сравнил с муравейником, далеко превзошли все его ожидания. Посетив несколько фабрик, путешественник поразился совершенству увиденных там машин. Театр привел его в восхищение. Все эти новые впечатления подействовали на старика буквально ошеломляюще. Устав от них, он уже через месяц начал тосковать по своей спокойной и прекрасной Песчаной бухте. Воспользовавшись первой же возможностью, старик вернулся на родину, чтобы больше никогда уже ее не покидать.

Девять дней, весьма весело проведенных на острове Св. Елены, оставили у нас приятнейшие воспоминания благодаря исключительному радушию и предупредительности наших хозяев. Все члены экипажа были здоровы, но сильно утомлены почти трехлетним плаванием. Я старался по мере возможности подкрепить их силы свежей провизией, хотя она стоила здесь очень дорого, ибо нам предстояло еще раз пересечь экватор, причем как раз в том районе, где здоровье людей подвергается наибольшей опасности.